Мы были разочарованы. Это была не революция, а смена дарей – плюс, пожалуй, ответственное министерство, о котором так много говорило русское общественное мнение.
Наутро французы встретили нас более приветливо. Они поняли, что это не революция, а простой парламентский переворот.
Значит, в России по существу ничего не изменилось. Французы успокоились, а мы с нетерпением стали ждать более подробных сведений и продолжали мечтать о новой, настоящей революции в России.
В ДНИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОРЫВОВ И ОЖИДАНИЙ.
Известия последующих дней рассеяли первоначальное недоверие. Образование в Петрограде Совета рабочих и солдатских депутатов, более подробные сведения о событиях 12-го марта говорили о том, что в России, действительно вспыхнула революция, и о монархической России уже не приходится говорить. Революционная волна поднялась высоко, море вышло из берегов и начало смывать нечистоты и застоявшуюся плесень.
Нашим радостям не было конца. На этот раз мы ход революции, пожалуй, переоценили, точно так же, как вначале недооценили. Пленные поздравляли друг-друга со свободой. Было так хорошо, и хотелось в Россию…
На первых порах в лагере сгладилась. взаимная вражда. Черносотенцы присмирели и сами высказывали революционный восторг. Первая радость была так велика, что все казалось в каком-то розовом свете. Рабочие и солдатские советы, свобода слова, собраний,—от всего этого кружилась голова. Неужели Россия дожила, наконец, до этого свободного дня! |
Наши союзники-французы недоумевали. В немецких газетах стали появляться сведения о том, что переворот в Рос-81 сии совершен не без некоторого участия союзнических дипломатических миссий. Что это значило? Не что иное, как продолжение войны, а французы больше всего боялись сепаратного мира, на который, по мнению их, должна была пойти Россия в случае революционной вспышки.
В немецких газетах заговорили о бесполезных мечтаниях ожидать от переворота в России мира. Французы ожили: поскольку продолжение войны обеспечено, все хорошо.
Нас, русских пленных, такая точка зрения, конечно, не удовлетворила. Мы от революции прежде всего ждали мира. Хотелось верить и верилось, что русская революция – пролог всемирной, и как таковая, она окажет величайшею влияние на ход мировой империалистической войны.
Первые недели революции после 12-го марта были для нас всеобщим празднеством. Все мы упивались революционной стихией, которая все более и более захватывала Россию. В лагере пленные только и говорили, что о революции. Черные силы лагеря как бы спрятались. Их будто и не существовало. Фельдфебеля, составлявшие списки революционно настроенных пленных, стушевались, казались такими маленькими и жалкими.