Несколько ослабел ж политический режим в лагере. Разрешили выписывать немецкие газеты; лагерная цензура стала пропускать адресованную нам: революционную литературу без всяких задержек. Воспользовавшись либеральным снисхождением лагерной комендатуры, получили разрешение прочесть доклад на тему «Переворот в России». Это было наше первое публичное выступление. Цензура потребовала, чтобы доклад был первоначально написан и представлен ей на просмотр; к написанному докладу не разрешалось добавлять ни слова. Мы должны были согласиться на это.
В день доклада барак, отведенный для театральных представлений, был переполнен русскими военнопленными. Явился представитель лагерной цензуры – пресловутый Либе. Выступить разрешалось только докладчику. Ни прений, ни вопросов по докладу не было разрешено. Сейчас же после прочтения доклада собрание было закрыто. Но это нас не очень беспокоило: прения были перенесены на вечерние часы в бараки…
Под сапогом Вильгельм».
После первой удачи решили пойти дальше. Снова воз-обновили просьбу разрешить русским издавать в лагере газету. Наша просьба была оставлена без внимания.
Между тем, первые увлечения революцией стали проходить. Умы начали самоопределяться. Получаемые сведения из России говорили, что там обостряется классовая и партийная борьба. В стороне не могли, конечно, остаться и мы. Постепенно воскресала старая вражда, сглаженная революцией в России. И, по мере того, как росла и развивалась борьба, происходили перегруппировки и у нас, в лагере.
Торжественная часть революции кончилась. Начались ее будни.
Проходили дин за днями. Наши надежды не оправдалась. Временное правительство революционной России не только не думало о мире, но продолжало исповедывать империалистические идеи царского правительства. По существу ничего не изменилось.
Наши союзники торжествовали. Они восхищались бескровной революцией и ждали от нее действий, т.е. организации нового нажима на германском фронте. Когда мы пытались доказывать, что трудовые массы не для того свергли Николая, чтобы продолжать ненавистную им империалисти-ческую бойню, они возмущались до глубины души, называли нас агентами немцев, бошами и т. н.
Распри начались и среди русских военнопленных. Притихнувшие было на-время черносотенцы снова принялись за работу. На этот раз уже не как сторонники монархии, а как приверженцы Керенского, преклоняющиеся перед по-, рядком. Они с иеной у рта защищали временное правительство, требовали войны до победного конца, а главное —ликвидация всяких анархических выступлений (под анархистами имелись в виду и большевики). Русская часть лагеря разделилась на две группы: одна, во главе, с бывшими черносотенцами, после Февральской революции перекрасившимися в «революционеров» порядка, поддерживала временное правительство; вторая, по сравнению с первой менее многочисленная, группировалась вокруг нас, большевиков. Силы или неравные. С наступлением весны в лагере остались почти одни фельдфебеля, унтера и больные; наших почти всех послали на работы.