Черносотенцы, – теперь социалисты-революционеры, кадеты и неопределенной масти меньшевики, пускали в ход орудие клеветы и самой гнусной провокации. Они великолепно использовали переезд группы революционеров, во главе с Лениным, через Германию, именуя этот акт продажей России и всей бескровной революции немецкому Вильгельму. «Ленинцы» стало ругательным словом в лагере. Приезжающим в лагерь больным внушалось, что, если бы не большевики, так дела в России были бы блестящи. И так как положение русских пленных было самое безотрадное, то достаточно было связать большевиков-ленинцев с Вильгельмом, чтобы на-время отравить их самосознание.
Между тем, с от’ездом Ленина и Зиновьева из Швейцарии мы уже оттуда не получали абсолютно никакой литературы. Перестали высылать литературу и эсеры. Виктор Чернов распростился с пленными в последнем номере «На Чужбине» и сообщил, что отправляется в Россию, где его ожидают «великие дела». Таким образам, мы уже не получали из-за границы абсолютно никакой литературы. Приходилось довольствоваться исключительно сведениями из немецких источников, и эти сведения, конечно, далеки были от обективноети. К нашему счастью, мы в лагере имели право выписывать немецкие газеты, за исключением «Vorwarts», которого нам не разрешалось получать, и мы его доставали нелегальио через соц.-дем. немецкого солдата. С немецкими рабочими в лагере мы никакой связи не имели и не могли иметь. Об их настроениях нам повествовали приезжающие с работ товарищи, но никто из них не видал более левого издания, чем «Vorwarts». Пытались-было раздобыть газету независимых социал-демократов «Leipziger-Volkszeitung», но никто из немецких часовых и работающих в лагере цивильных не соглашался нам ее доставлять, ссылаясь на то, что в Гамельне эта газета вообще не выписывается. Из России же мы не получали ни единого-лоскутка печатней бумаги, не говоря уже о брошюрах и газетах.
Волею судеб мы очутились одни, как бы на пустынном острове, так как связь с другими лагерями была немыслима.
Нам приходилось питаться исключительно немецкой прессой юнкерского и соглашательского направления.
Работать приходилось ощупью. Несмотря на нашу малочисленность, публичная пропаганда оставалась за нами. С разрешения комендатуры мы устроили в лагере еще ряд докладов на политические темы, но наши публичные выступления большого успеха не имели. Наши доклады обыкновенно провоцировались как выступления немецких агентов. Французы под различными предлогами не уступали помещения, во время речей устраивали за сценой кошачий концерт, свистали, стучали и не раз грозили нас поколотить, если мы не бросим заниматься «немецкой» агитацией.