— А вдруг твой муж узнает…
— Муж? А ты думаешь, сам-то он стесняется?
— Ты ведь говорила, он ревнивый.
— Думала, тебе это польстит. И ты больше будешь меня ценить.
— Выходит, ты солгала.
— А ты об этом жалеешь? К тому же он и правда меня ревнует… Временами. Когда его бросит очередная подружка…
Она накрыла мне рот ладонью.
— Погоди-ка… Не шевелись… У тебя тут угорь… Это никуда не годится. — И она выдавливала его ногтями, словно блоху. Она обожала изучать меня, проводила пальцами вдоль морщинок, уже прочертивших мое лицо, выдергивала волоски. — Бедняжечка, да ты седеешь. Вот до чего доводят путешествия к канакам. Молчу, молчу. Ты вправе быть для них добрым Боженькой. Я люблю тебя таким, какой ты есть. К тому же немного седины на висках — это даже шикарно.
Такие вот речи я слышал от нее — и отвечал ей тем же. Не спорю, это не Бог весть что, но благодаря им я узнал, что такое «близость». Как тебе объяснить? Вот, например, дикие звери — ты наверняка видел по телевидению. Они ласково прижимаются друг к другу, трутся головами, жмурятся, тихо урчат. Это и есть животное удовольствие от близости. Нечто такое, чего я не знал до встречи с Ингрид. Мне незачем было ей отвечать. Я к ней почти и не прислушивался. Чтобы утратить бдительность, мне довольно было того, что она жила и дышала рядом, касалась меня пальцами. Она чутко улавливала момент, когда я становился беззащитным.
— А дома ты говорил, что мы встречаемся?
— Ни к чему. Мать и так все поняла.
Так оно и было. Аромат счастья действовал на нее, словно тошнотворная вонь. Она знала, что я встречаюсь с женщиной. Не знала только, с кем, и вместе с тетушкой мучилась догадками, но в моем присутствии не позволяла себе ни малейшего намека, который мог бы спровоцировать вспышку. Молчаливый и недвижный, как стоялая вода, Керрарек был неотличим от окружавших его болот. Мой отец исчез. У сестры помутился разум. Я скрывал свои любовные дела. А мы с Ингрид обменивались безобидными репликами, за которыми лишь изредка, словно воронки на воде, скрывались недомолвки.
— А старый папаша Фушар ничего не подозревает? Когда гуляю, я его частенько вижу.
— Ну уж он-то нас не выдаст.
— Такой верный слуга? Даже не верится.
— Это не верность. Это преданность. Он — наш, и этим все сказано.
— Ты хочешь сказать, преданный как пес.
Очарование рассеялось. Одно неуместное словцо — и я готов был показать зубы.
— Ну нет, не как пес. Скорее как послушник своему аббату. Как… хотя нет… ты права… Мы здесь живем по старинке… Я и сам не понимаю. Все, что я могу сказать, — это что если бы Фушар застал нас в постели, он бы меня не осудил.