— Ты хочешь меня напугать, — промямлил он, не замечая, что перешел со мной на ты.
Я продолжал, воспользовавшись его замешательством:
— Выбирай. Тюрьма или Иза.
На его физиономии все владевшие им чувства были как на ладони, что позволяло следить за происходящей в нем борьбой. Я был уверен, что выиграю. К нему постепенно возвращалась уверенность и даже больше, ее было даже слишком много, на мой взгляд.
— Моя мать ни о чем не узнает, — торжественно произнес он.
— Сунь голову под кран, так будет благоразумней.
Потом, ближе к полуночи, он позвонил мне.
— Ваша идея мне понравилась. Но много неувязок.
Я предвидел такой оборот. Я знал, когда Шамбон протрезвеет, то испугается и примется искать пути к отступлению. Но я приготовил аргументы для дискуссии, подобно адвокату, в совершенстве изучившему дело. Особенно я настаивал на моменте, который сильнее всего мучил Шамбона: его роль сводится к минимуму — поговорить по телефону, вернее, пересказать текст, который мы составим заранее, а потом перенести тело к письменному столу. Фроман был тяжелый, но тащить придется всего несколько метров, так как я не сомневался в том, что убью его в коридоре. Когда это произойдет? Над этим еще необходимо подумать, но это не главное.
— Мы все отрепетируем в спокойной обстановке, — сказал я. — Как при постановке пьесы. А сейчас оставь меня и постарайся уснуть.
Вскоре возвратилась чета Фроманов, и жизнь в замке пошла по-прежнему. Кроме одной маленькой детали. Но разве это мелочь? Иза не была больше со мной. Она перестала быть моим двойником. Я не мог поймать ее взгляда. Можно сказать, я потерял смысл жизни. Чего еще ждать? Пришло время свести счеты.
Я выжидал. Ничего не происходило по вине Шамбона. По возвращении Изы я опасался какого-нибудь взрыва, который мог помешать мне; да, я решил отомстить Фроману, да, я детально представлял себе всю операцию, зато мне не удавалось назначить дату. Когда это должно было произойти? Пока я думал над этим, я должен был удерживать Шамбона. Но это было так же трудно, как регулировать огонь под кастрюлей с молоком. Временами Иза говорила: «Снова жестоко поссорился с дядей. Он вовсе перестал сдерживаться». Иногда, наоборот, он ни с кем не разговаривал и, казалось, заболевал. Когда он приходил ко мне, а это случалось все реже и реже, и оставался у меня все меньше времени, мне все труднее становилось держать его в руках. Я видел, что он постоянно о чем-то думал. Я пытался разузнать у него, в чем дело.
— Ни в чем, — возражал он. — Всем наплевать на меня. Иза меня избегает. Дядя даже не смотрит в мою сторону. Но это не заставит меня отказаться.