— Часто у нее приемные дни?
— Почти ежедневно с четырех до шести. Дамы с пекинесами, и пошло-поехало: чай, пирожные… Жермен туда, Жермен сюда… Как будто я Фигаро.
Он сам смеется над своей шуткой, а я получаю новую ленту для своего внутреннего кино. Чай, пожилые дамы… Они обсуждают эту интригантку, ее братца, безногого урода, неизвестно откуда взявшихся… Ну ничего! Полиция во всем разберется.
Я открываю глаза. Моя комната, фотографии, трубка и кисет на камине — неизменная будничная декорация. Да, нужно тренироваться, чтобы выносить себя самого. К счастью, Шамбон всегда под рукой. А Шамбон — зрелище многоликое. То ноющий, то взволнованный, то убитый горем, то наглый, одним глазом наблюдающий за собой, оценивая производимое впечатление; не знаю, как уж он ухитряется, но на заводе он бывает редко. Я спросил его об этом. Он принял беззаботный вид. «Предположим, — ответил он, — мне необходимо немного отдохнуть». Он заходит, зажигает сигару (это ему совсем не идет!).
— Признайтесь, что она сердится на меня.
Он говорит об Изе. Прошло то время, когда он довольствовался намеками. Он сохранял хоть какую-то сдержанность. А затем мало-помалу он стал поверять мне свои чувства, что и делает его таким опасным: эта потребность в признаниях, желание привлечь всеобщее внимание, эта манера притворяться угнетенным, чтобы стать в результате хозяином положения. Настоящий виртуоз злобного самоуничижения. В каком-то смысле он еще хуже своего дяди.
— Я уверен, что она рассержена.
— Нет, она просто устала, вот и все. Оставь ее в покое.
— Но я молчу.
— Да, с томными глазами, с ужимками отверженного любовника.
— Я люблю ее, Ришар.
Это следующий шаг к сближению. До сих пор он не осмеливался называть меня Ришаром. А теперь он может вести себя со мной, как с шурином. А я отдаляюсь от него. Насколько я люблю запах трубочного табака, настолько ненавижу тошнотворную вонь его головешки.
— Послушай, Марсель. Буду откровенен. У тебя никогда не было любовницы?
Он смотрит в пол, исполненный образов, которых стыдится.
— Ну, дальше…
— Нет, нет, — лопочет он. — Меня не интересует…
— Не рассказывай сказки. В любом случае заметно, что ты ничего не смыслишь в женщинах.
— Однако! Позвольте!
— Иза заслуживает уважения. А ты ползаешь по ней взглядом, как слизняк по капустному листу. Она в трауре, понимаешь?
Он зло рассмеялся.
— Она даже в трауре не была, когда позволила поцеловать себя.
Я подумал: «За это, мой мальчик, ты еще заплатишь». И спокойно продолжил:
— На некоторое время она не принадлежит себе, ты должен это понять. Позже…