Зрение у меня слабое, я с трудом примечаю на другом конце поля человеческую фигуру. Путаясь в полах своей одежды, она торопливо забежала за ограду свинобойни.
…Сборы были недолги. Лихорадочно перевязываю куль с вещами, защелкиваю саквояж, пересчитываю деньги в бумажнике. Усилием воли напоследок усаживаю себя за стол и затем, малость поуспокоившись, обнаруживаю придавленную пепельницей записку: «Ты отвергаешь нашу любовь и потому обрекаешь себя на нежить».
Я выбираюсь на улицу, согнувшись под тяжестью куля с вещами. В какую сторону податься?
…Исидор Вержбицкий встретил меня без малейшего удивления, будто ждал. Я что–то пролепетал о том, что в доме у трактира меня одолели кошмары, не от кого услышать слово после отъезда жильцов и вообще стихия жути будоражит мое сердце.
Исидор усадил меня на диван и попросил коротко:
— Расскажи все.
— Где же твой блокнот? — попытался сыронизировать я.
— Вот он, — Исидор поднялся, вынул из шкапа и положил на столик подле меня револьвер.
— Так вот кому, оказывается, обязан я своим спасением…
— В благодарность поведай о той прекрасноликой девушке, что приходит к тебе, — попросил Исидор.
— Погоди, — я встал. — Дай собраться с мыслями.
Я покосился настороженно в сторону газетчика — тот выжидательно вращал пальцем револьверный барабан.
— Она присылала мне письма, молила о помощи. Но, мне представляется, если ей и необходима помощь, то вовсе не… Вернее сказать, это вовсе не помощь, а жажда некоего духовного единения, обретения не описываемой словами близости с другим человеком, гармонии… Той, что ведет к истинной свободе.
— О которой ты, во всяком случае, имеешь весьма смутное представление, — сумрачно обронил Исидор.
Эта его фраза была последней из отчетливо услышанных мною в ту минуту. Взор уже едва различал предметы, и вдруг предо мною предстала бескрайняя белоснежная пустыня и Юлия, парящая над замедленным кружением снега, над неровным горизонтом ледяных глыб, выше птиц, что разлетались стаями согласно азимутам, указующим стороны света. Ее голос звучал во мне: она рассказывала о своих несчастьях, коих во множестве выпадает на пути каждого; рассказывала с некоей теплотой, даже радостным удивлением, ибо те невзгоды подтолкнули ее к поиску счастья, сотворили из нее избранницу — эта вековая мука, что застыла слепком на ее лице.
— …Ты, верно, спрашиваешь себя, отчего они уготовили тебе столь быструю и легкую смерть, — голос Исидора развеял виденье, — а не подвесили, скажем, как того бедолагу в петле под воздушным шаром, в назидание всему городу? Сдается, что они не всесильны, не каждым могут лютовать.