Костя поднял отсутствующий взгляд на Пригодько, все так же молча нашарил на столе кринку с пивом и налил себе полный кубок.
– Как сходил-то? – настаивал упрямый красноармеец. Ему не важен был ответ. Главное – разговорить замкнувшегося фотографа, а там, может, и успокоятся нервишки-то. А то вон какой бледный сидит.
Малышев выпил пиво, снова налил, снова выпил, пододвинул к себе кубок Пригодько, налил тому.
– Пить будешь? – внезапно хрипло спросил неудавшийся ухажер.
– Чего?
Костя, продолжавший с завидной скоростью опустошать кувшины с пивом, поднял на Пригодько ставший уже мутноватым взор.
– Спра-а-ашиваю, пить будешь? Или я один тут все выпью?
Захар понял.
– A-a. Ну, ясен пень, буду! Что же ты, в одиночку лакать будешь? – Он чокнулся с начинавшим снова обретать нормальный вид Малышевым. – На что ж друзья-то? Коли в такую минуту и выпить не с кем?
Костя кивнул. Как бы там ни было, а жизнь не должна стоять на месте. Выдумал невесть что, теперь вот мордой в говно. А ведь и заслужил! Ну, ничего! Все проходит, и это пройдет.
С такой позитивной и жизнеутверждающей мыслью он подозвал слугу и заказал еще пару кувшинов зимнего пива. Спешить ему было некуда, да и жалеть некого. А вот выпить было с кем. И то хорошо…
8
От Бамберга началась та часть их пути, которая пролегала вдоль реки Майн. Снова потянулись оживленные берега. Ранняя весна пришла и сюда. Зеленели рощи и поля, щебетали птахи, по ночам стрекотали цикады и квакали жабы.
Идиллическую картинку средневековой Германии немного портили покосившиеся деревни и неухоженные замки. Прошлой весной здесь проходили войска Генриха IV, укрощая непокорных феодалов. Многие крестьяне тех земель, хозяева которых подняли мятеж, не дожили до весны, разоренные конфискациями в пользу императора и его бравых вояк. Победители забирали редких коров, выгребали последний ячмень и семенную пшеницу из закромов сел, находившихся на мятежных территориях. Так всегда – за свои права борется господин, а страдают его подданные, будь то ополчение с косами, вышедшее против закованных в броню дружин, или распухшие с голоду пейзане, варившие похлебки из соломы с крыш и кожаных поясов.
Русичи философски взирали на окружавшую их картину. Для Горового виды войны и послевоенного мира были не внове, Захару после мора двадцатых годов немецкая действительность не казалась необычной, а Косте было все равно. Он старался дистанцироваться от возка с попутчицами, много времени проводил в передовом разъезде, осматривая дорогу и прилегавшие к ней места.
В основном обозе важно ехал на лошадке из дворцовых конюшен Горовой. В полной броне, со щитом, в накинутом поверх клавине и боевом плаще, он был бы похож на рыцаря, если бы не отсутствие золотого пояса – необходимого атрибута рыцарства. За казаком ехал Захар, тоже в броне, но без щита. Он вез притороченные к седлу винтовку с одной стороны и копья подъесаула – с другой. Тимофей Михайлович порывался везти копья сам, но Адельгейда настояла на том, что если с копьями будет Захар, то он будет выглядеть как оруженосец, а они все – как свита рыцаря. Что, в общем, им на руку.