На самом деле, очень трудно было Зарецкому выгнать Рыча. И память услужливо подсовывала ему эпизоды из прежней жизни, когда Рыч вытаскивал его из разных передряг. Это же сейчас капитализм в России хоть как-то устаканился, а раньше времена были совсем беспредельные. Едва ли не каждый, кто бизнесом занимался, под пулей ходил.
“Хотя, — подумал Баро, — может быть, в том и есть главная беда Рыча, что он не понял: времена изменились. Все живет как тогда, при тех порядках”.
Придя домой, Баро прежде всего распорядился позвать к себе Миро. Тут же и его начал ругать за компанию:
— Миро, в чем дело? Что это такое? Почему ты сразу не пришел ко мне, не рассказал всю правду? Зачем было устраивать поножовщину в кустах?
— Простите, Баро. Но сначала я сам хотел во всем разобраться.
— Отлично! Один без моего ведома честь мою защищал! Другой сам во всем разобраться хотел! У вас что, барона нету?!
Миро промолчал, опустив голову.
— Неужели не понятно? Эти разборки плохо закончились бы, приди я минутой позже.
— Прости, Баро…
— Ладно. Забыли. А откуда ты обо всем узнал?!
— Я был у Максима. Он сказал…
— Что?!
— Да, Баро! И не нужно на меня так смотреть. Максим — порядочный человек. И он достоин того, чтобы с ним разговаривали как с мужчиной.
— Ты думаешь? — неожиданно спокойно спросил Зарецкий.
— Я уверен.
— Что же мне теперь делать с Максимом? Прийти извиниться: “Здравствуй. Ты это… не обижайся. Тебя без моего ведома прирезать хотели! Больше не повторится. Но из города ты лучше уезжай!”
Фраза прозвучало настолько комично, что Миро не удержался, улыбнулся:
— Баро, вы, конечно, простите, но это не извинения. Это, скорее, шантаж. Мы не имеем права гнать его из города… У него здесь друзья, работа.
— А у меня здесь дочь! Я обязан подумать о ней! И о том, как защитить ее. Особенно сейчас, когда я выгнал своего самого лучшего охранника!
“Вот, — подумал Миро, — сейчас самый удобный момент, чтобы сказать о просьбе Кармелиты”.
— Баро, а не лучше ли будет вашей дочери, когда она станет моей женой, уйти вместе с мужем в табор?
Фраза получилась неловкая, путаная, заковыристая. Баро даже не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, нахмурил брови:
— Моя дочь — это самое дорогое, что есть в моей жизни. Я не хочу ее отпускать.
— Баро! Но когда Кармелита станет моей женой… Она же не сможет быть одновременно и при отце, и при муже.
— А вы живите в моем доме, — вкрадчиво сказал Зарецкий. — Места тут всем хватит…
— Дом у вас действительно большой… Тут весь табор поместится… Только разве по цыганским законам жена не должна повсюду следовать за своим мужем?