В дверь постучали, властно, крепко. Интересно, кто бы это мог быть. Максим открыл дверь. Баро.
— Можно? — спросил вежливо Зарецкий, проходя в номер.
— Конечно. Добрый день.
— День добрый.
И тут Баро увидел портрет своей дочери, висящий на самом почетном месте.
— Кармелита?!
— Да. Я надеюсь, хоть портрет вашей дочери я могу себе оставить? Или это, может быть, тоже противоречит каким-нибудь цыганским законам?
Баро перевел взгляд (тяжелый, надо сказать) с портрета на Максима. Максим выдержал эту зрительную атаку.
— Тебе не нравятся наши законы?
— Ну какое я имею право о них судить! Хотя… если они и меня коснулись, наверно, имею… Они, ваши законы, кажутся мне немного… ограниченными, что ли.
— Ты ничего о нас не знаешь, и не тебе судить об этом.
— Господин Зарецкий, я ведь это с самого начала сказал. Я не понимаю: вы пришли в мой дом поговорить со мной о ваших законах?
— Нет. Я хочу поговорить с тобой о другом. Не-ужелимоя дочь так сильно запала тебе в душу?
— Извините, но об этом я ни с кем не буду говорить. Даже с вами…
— Ты неплохой парень. И если бы все иначе сложилось, мне было бы даже приятно иметь с тобой дело. Но когда дело касается моей дочери…
— Послушайте! Господин Зарецкий, если вы пришли побеседовать со мной о Кармелите, то еще раз повторяю: я не буду говорить об этом.
— Нет, сынок. Я пришел по другому делу. “Сынок”. И совсем другой тон — это прозвучало как-то по-домашнему…
— Максим… За последнее время ты много чего вытерпел по моей вине… И по вине моих людей. Я хочу извиниться перед тобой.
Извинения от Баро?! Вот уж чего Максим никак не ждал…
— Было дело. Тебя ранили ножом, и ты чудом остался жив. И я узнал, недавно, только что… — чувствовалось, как Баро трудно об этом говорить. — Что это совершил один из моих людей.
— Вам Миро рассказал?
— Миро мне ничего не говорил. Я сам сегодня стал свидетелем его разговора с охранником… Послушай, Максим, я хочу, чтобы ты знал: я никому не приказывал тебя убивать. Охранник этот сам все… Прости, Максим, не доглядел я за своими людьми…
— А я думал, это все из-за Кармелиты…
— Когда я с Рычем разговаривал, он сказал мне то же самое… Но я думаю… Мне кажется, тут что-то другое.
— А что же другое? Я, вот лично я, что ему плохого сделал?
— Ты ему дорогу перешел. И не однажды. Хотя этого, конечно, мало. В любом случае, прости… Я никогда не желал и не желаю твоей смерти.
— Спасибо. После ваших слов мне как-то легче дышать стало. Понимаете, устал я от всего этого, устал. Мне хочется жить спокойно, просто…
— Дай Бог. Только… Ты уверен, что в этой спокойной жизни твоя дорога с дорогой моей дочери никогда больше не пересечется?