— Я не понимаю тебя.
— Только отнесись к моим словам спокойно, без истерики. Ну ты же отлично знаешь, что Антон — человек жестокий. Как ты думаешь, он простит тебе, если ты откажешься ему помочь?
— Но я же его мать!
— А Астахова он разве не считал своим отцом? Однако все его денежки прикарманил.
Тамара задумалась. Да, Игорь прав. Антон непредсказуем. А она ни за что не согласится потерять для себя сына, иначе потеряет смысл вся ее жизнь.
Сделать то, о чем он просит? Пойти на это? Помочь избавиться от ребенка?
Но как же это сделать, как устроить выкидыш? Акушерской практики у нее не было уже много лет, да и этих специальных препаратов, когда она работала, еще не знали… Хотя, конечно, найти эти самые препараты можно, и все про них разузнать, разобраться… Но ведь Света лежит в больнице, под присмотром…
— Ну и что? — ответил Игорь, когда Тамара поделилась с ним всеми своими сомнениями. — У тебя же получилось передать отравленный пирог в тюрьму, когда ты хотела отравить цыганку.
— Мы!
— Что — мы?
— Мы хотели!
— Хорошо, мы. Так что, если получилось в тюрьме — неужели не получится в больнице?
Тамара молчала.
— Подумай — ты освободишь сына от всяких обязательств.
* * *
Люцита расчесывала волосы. Рыч завороженно смотрел на нее из-за занавески. За эти дни она как-то привыкла к нему, как к неотъемлемой части своей палатки, своего дома. Здесь были стол, стул, кровать, сундук, Рыч.
Именно так, через запятую.
— Чего уставился? — Люцита перехватила взгляд мужчины.
— Любуюсь, — сдавленно ответил тот. — Ты очень красивая. Вот так бы сидел и смотрел на тебя…
— Лучше помолчи!
— Ты знаешь, а мне даже нравится, когда мы ругаемся. Совсем как родные люди, по-семейному как-то.
— Еще чего!
— Не веришь? А, между прочим, когда ты уходишь из палатки, мне становится так тоскливо…
— Боишься, что я тебя сдам?
— Нет, это другое. Когда ты уходишь, мне тебя не хватает, именно тебя.
И в груди ноет… А когда возвращаешься — как будто солнышко восходит.
Для Люциты такое откровение было слишком неожиданным. Нет, она, конечно, знала, что красива, что производит впечатление на мужчин. Но услышать такое от Рыча — от бандита, убийцы, от этого цыганского медведя, устроившего берлогу в ее палатке… Как-то не укладывалось все это в голове.
— Тебе не на что надеяться, Рыч.
— А мне показалось, что тебе приятно было это слышать.
— Слышать такие слова приятно любой девушке. А вот даже задумываться о чем-то большем с таким, как ты…
— С каким? С беглым преступником? С позором всего цыганского рода?
— Ну вот — ты сам все понимаешь.
— Но я же не всегда был таким, Люцита! Нуда, я действительно хотел проучить этого Максима, помочь Баро. А Баро меня за это выгнал, да еще как — с позором, как будто я какой-то шелудивый приблудный пес! И я захотел отомстить, отомстить за унижение… — Рыч говорил и говорил, выворачивая перед Люцитой наизнанку всю свою душу.