Чужая кровь (Кудрин) - страница 91

— Я не понимаю тебя.

— Только отнесись к моим словам спокойно, без истерики. Ну ты же отлично знаешь, что Антон — человек жестокий. Как ты думаешь, он простит тебе, если ты откажешься ему помочь?

— Но я же его мать!

— А Астахова он разве не считал своим отцом? Однако все его денежки прикарманил.

Тамара задумалась. Да, Игорь прав. Антон непредсказуем. А она ни за что не согласится потерять для себя сына, иначе потеряет смысл вся ее жизнь.

Сделать то, о чем он просит? Пойти на это? Помочь избавиться от ребенка?

Но как же это сделать, как устроить выкидыш? Акушерской практики у нее не было уже много лет, да и этих специальных препаратов, когда она работала, еще не знали… Хотя, конечно, найти эти самые препараты можно, и все про них разузнать, разобраться… Но ведь Света лежит в больнице, под присмотром…

— Ну и что? — ответил Игорь, когда Тамара поделилась с ним всеми своими сомнениями. — У тебя же получилось передать отравленный пирог в тюрьму, когда ты хотела отравить цыганку.

— Мы!

— Что — мы?

— Мы хотели!

— Хорошо, мы. Так что, если получилось в тюрьме — неужели не получится в больнице?

Тамара молчала.

— Подумай — ты освободишь сына от всяких обязательств.

* * *

Люцита расчесывала волосы. Рыч завороженно смотрел на нее из-за занавески. За эти дни она как-то привыкла к нему, как к неотъемлемой части своей палатки, своего дома. Здесь были стол, стул, кровать, сундук, Рыч.

Именно так, через запятую.

— Чего уставился? — Люцита перехватила взгляд мужчины.

— Любуюсь, — сдавленно ответил тот. — Ты очень красивая. Вот так бы сидел и смотрел на тебя…

— Лучше помолчи!

— Ты знаешь, а мне даже нравится, когда мы ругаемся. Совсем как родные люди, по-семейному как-то.

— Еще чего!

— Не веришь? А, между прочим, когда ты уходишь из палатки, мне становится так тоскливо…

— Боишься, что я тебя сдам?

— Нет, это другое. Когда ты уходишь, мне тебя не хватает, именно тебя.

И в груди ноет… А когда возвращаешься — как будто солнышко восходит.

Для Люциты такое откровение было слишком неожиданным. Нет, она, конечно, знала, что красива, что производит впечатление на мужчин. Но услышать такое от Рыча — от бандита, убийцы, от этого цыганского медведя, устроившего берлогу в ее палатке… Как-то не укладывалось все это в голове.

— Тебе не на что надеяться, Рыч.

— А мне показалось, что тебе приятно было это слышать.

— Слышать такие слова приятно любой девушке. А вот даже задумываться о чем-то большем с таким, как ты…

— С каким? С беглым преступником? С позором всего цыганского рода?

— Ну вот — ты сам все понимаешь.

— Но я же не всегда был таким, Люцита! Нуда, я действительно хотел проучить этого Максима, помочь Баро. А Баро меня за это выгнал, да еще как — с позором, как будто я какой-то шелудивый приблудный пес! И я захотел отомстить, отомстить за унижение… — Рыч говорил и говорил, выворачивая перед Люцитой наизнанку всю свою душу.