При этой мысли Фрэнсис вдруг испытала что-то, поразительно похожее на торжество. Но чувство это тотчас же начало меняться, усыхать, скукоживаться и темнеть, отравленное следующей мыслью: что же они с Лилианой натворили? Они впустили в дом свою безрассудную страсть. Эта страсть впервые представилась Фрэнсис как нечто своевольное и непокорное, практически живущее собственной жизнью. Нечто вроде беглого преступника, которого они тайком привели сюда ночью и спрятали на чердаке или в стенной полости.
Поздно вечером, погасив светильники в холле и услышав скрип Лилианиной гладильной доски в кухоньке наверху, Фрэнсис сказала себе: «Я не войду туда к ней. Хотя бы сегодня не войду».
Она поднялась по лестнице с твердым намерением прямиком проследовать в свою спальню и плотно закрыть за собой дверь. Но, шагнув на площадку с последней ступеньки, чуть помедлила в нерешительности, а затем без дальнейших раздумий бесшумно направилась вокруг лестничного колодца к открытой двери кухоньки. А еще секунду спустя встретилась взглядом с Лилианой, и сердце у нее перевернулось. Она тихонько вошла.
Лилиана поставила утюг на подставку и нервно взглянула мимо Фрэнсис, на лестничную площадку:
– Я уже думала, ты так и не придешь! Торчу здесь целую вечность, утюжа одну и ту же наволочку! Ты ведь не ненавидишь меня, правда?
– Ненавижу? Ты о чем, вообще?
– Я просто подумала, еще утром… Ох, мне всякое в голову лезло.
Они соприкоснулись руками над гладильной доской, а в следующий миг Лилиана опять схватилась за утюг. Дверь гостиной распахнулась, и оттуда, беззаботно насвистывая, вышел Леонард.
Он был одет – вернее, раздет – по жаре: босиком, рукава высоко засучены, домашняя рубашка широко расстегнута у горла, и под ней белая майка, сквозь которую угадывается редкая рыжеватая поросль на груди. Синяки на лице, в течение последнего месяца постепенно бледневшие и менявшие цвет с черно-синего на желто-зеленый, уже почти полностью сошли, и Леонард выглядел собою прежним: бодрый и пышущий здоровьем. В руке у него была бутылка пива, которую допил до дна одним большим глотком, переступая через порог кухни.
Он весело поприветствовал Фрэнсис, проходя мимо нее фокстротным шагом. Казалось, он забрел сюда просто так, без всякой цели, и Фрэнсис надеялась, что сейчас же он и удалится восвояси. Однако Леонард задержался: потоптался около Лилианы, наблюдая, как она утюжит наволочку, потом спросил:
– Ты еще долго?
– Белье надо догладить, – смущенно ответила она.
Его голос стал вкрадчивым.
– Можно ведь и завтра закончить, а?