– Фрэнсис, скажи, что у нас с тобой все будет хорошо, когда этот кошмар закончится. Скажи, что все будет как раньше. Я знаю, ты ненавидишь меня за то, что я сделала, и считаешь меня слабой. Я очень, очень стараюсь быть сильной. Но позволь мне сейчас побыть слабой, хотя бы минутку. Скажи, что между нами ничего не изменится, что я не разрушила наши отношения. Я страшно боюсь. И дело не только в бедном парне, хотя и в нем тоже, конечно. Но мне кажется, я бы переносила все легче, если бы знала, если бы была уверена… Еще недавно наше с тобой будущее виделось так ясно, и все в нем было так замечательно. А теперь над ним будто занавес опустился. И я не знаю, что там будет, когда занавес снова поднимется. Я не знаю, что у тебя на уме.
При последних словах она откинула голову назад и посмотрела Фрэнсис в глаза. Их лица разделяла лишь пара дюймов; Фрэнсис слышала запах ее пудры и помады, почти физически ощущала тепло и движение ее губ. Не поцеловать Лилиану было так же невозможно, как не моргать, не дышать. Но когда губы их встретились, сухие и неловкие, как губы двух совершенно незнакомых людей, Фрэнсис в первый момент подумала, что лучше уж вообще не целоваться, чем целоваться вот так: что такой поцелуй только окончательно все перечеркнет, уничтожит, погубит.
Но потом она почувствовала робкое, неуверенное давление Лилианиного языка на свой, самого кончика языка, горячего и знакомого. Она ответила встречным давлением, поднесла руку к щеке Лилианы, и поцелуй вдруг стал другим: влажным, открытым, глубоким. От внезапно нахлынувшего облегчения обеих охватила слабость. Они прервали поцелуй, чтобы обняться крепче, прильнуть друг к другу теснее. «Я люблю тебя! Люблю!» – прошептала Лилиана на жарком, резком выдохе, обжегшем Фрэнсис ухо.
Они снова поцеловались, еще горячее. Там, где они соприкасались грудями и бедрами, у обеих будто что-то толкалось внутри, оживало, рвалось из-под кожи, почти болезненно. Но между ними было слишком много слоев ткани. Продолжая целоваться, они принялись нетерпеливо стаскивать, срывать одежду друг с друга. Фрэнсис запустила руки Лилиане под блузку, нашарила пояс юбки. Несколько секунд она безуспешно возилась с пуговицей и крючками, потом бросила, потянулась вниз, схватилась за саму юбку и горсть за горстью подтягивала ее, поддергивала, пока наконец не ощутила под пальцами шелк чулок, а затем гладкую кожу.
Они стояли, неуклюже покачиваясь. Фрэнсис отвела ногу назад, чтобы пинком закрыть дверь, и они чуть не упали. Руки Лилианы по-прежнему тесно обвивались вокруг нее, и только когда пальцы Фрэнсис скользнули ей между ног и задвигались там, нежно надавливая и потирая, Лилиана немного отстранилась, судорожно вздохнула, опустила голову и пошарила позади себя в поисках какой-нибудь опоры: стены, спинки кровати – чего угодно. Ничего не найдя, она смирилась с неустойчивостью позы и безвольно уронила руки, предоставив Фрэнсис поддерживать себя. А когда пальцы Фрэнсис задвигались быстрее и лицевые мышцы у Лилианы начали напрягаться, она вскинула голову и посмотрела Фрэнсис прямо в глаза – словно настойчиво желая, даже требуя, чтобы она видела, что между ними нет никаких преград, между ними нет ничего, кроме кожи.