– Рано или поздно это придется сделать.
– Может, просто сложим все в сундук в подвале?
– Весь подвал забит отцовским барахлом. А что насчет этого альбома с марками, как думаешь? Наверное, стоит сходить оценить его. Вдруг часть марок можно продать…
– Фрэнсис, прошу тебя…
В конечном счете из затеи ничего путного не вышло. Они закончили, казалось, с еще большим количеством вещей, чем начали. Один маленький узелок собрали для жены викария, и какую-то мелочь – школьные значки, академический шарф – мать Фрэнсис, горестно тряся щеками, унесла к себе в спальню. Фрэнсис нашла модель корабля, которую Ноэль склеил в детстве и назвал ее именем, и к глазам у нее подступили слезы.
За обедом они почти не разговаривали, погруженные каждая в свои невеселые мысли, а после еды уселись у открытых французских окон. Мать положила на колени перевернутый поднос с бумагой, ручками и бутылочкой чернил на нем: она обещала написать несколько писем от одной из своих благотворительных организаций. Фрэнсис штопала чулки под мерный скрип и постукивание писчего пера, но через пятнадцать минут заметила, что звуки прекратились: мать задремала. Бросив чулок, Фрэнсис рванулась с кресла и еле успела поймать ручку, выпавшую из пальцев матери. Потом завернула колпачок на бутылочке и отставила ее подальше. Пока она стояла, вглядываясь в бледное, обвислое, беззащитное лицо матери, на глаза у нее снова навернулись слезы.
Ах, да что толку раскисать-то? Фрэнсис решительно смахнула слезы. Так, чем бы ей заняться сейчас? Штопка – дело хорошее, конечно, но лучше воспользоваться тем, что мать спит, и выполнить какую-нибудь грязную работу. Крыльцо давно пора подмести, вот что. Мать всегда страшно нервничала, когда Фрэнсис выходила со шваброй на крыльцо, где ее могли увидеть соседи, проходящие мимо по улице.
Но тут наверху заскрипели доски пола. Лилиана находилась в своей спальне. Она что, одевается, чтобы выйти из дома? Нет, не похоже. Такое впечатление, будто она стоит на месте, перенося тяжесть с одной ноги на другую. Чем же она там занимается?
Если Фрэнсис тихонько поднимется и узнает, никому хуже не будет, правда?
Дверь спальни была открыта настежь.
– Это ты, Фрэнсис? – крикнула Лилиана, едва Фрэнсис ступила на лестничную площадку.
– Да.
– Ты что там делаешь? Заходи ко мне.
Фрэнсис осторожно вошла. У нее до сих пор болезненно сжималось сердце при виде бывшей комнаты братьев, сейчас украшенной бесчисленными безделушками, кружавчиками и пестрыми гирляндами. Комод был столь тесно заставлен флаконами духов, кольдкремами и пудреницами с пуховками, что напоминал задник в Альгамбре