Фрэнсис провела пальцами по извивам одной из змей на картонном поле:
– Какая чудесная старая игра.
Леонард отлаживал волчок – смятый картонный шестиугольник, насаженный на деревянный штырек.
– Ее подарили Дуги, когда мы были детьми. Только не суйте в рот свою фишку, ладно? Подозреваю, в краске есть мышьяк.
Фрэнсис услышала свое глупое хихиканье.
– А сердечки и бакенбарды ваш брат нарисовал?
Леонард крутанул волчок на ладони:
– Нет, мы с Лили.
В словах явно крылся какой-то намек. Подняв глаза, Фрэнсис увидела, что Леонард значительно улыбается. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она подалась вперед и игриво ткнула его кулаком в колено:
– А зачем? Выкладывайте живо!
Он посмотрел на Лилиану и открыл рот, собираясь ответить, но она опередила мужа:
– Это для того, чтобы игра была более дурацкой. Мы с Леном иногда так развлекаемся. Если попадаешь на клеточку с нотой, ты должен спеть какую-нибудь песенку. Если попадаешь на цветок, ты должен… ну, изобразить какой-нибудь цветок, а другой игрок должен угадать, что это за цветок. Говорю же, дурацкая забава.
Лилиана определенно чего-то недоговаривала. Фрэнсис снова захихикала и указала пальцем на квадратик с сердечком:
– А что происходит, когда попадаешь сюда?
– Ничего… Не надо, Лен!
– Но Фрэнсис хочет знать, – запротестовал он. – Будет нечестно, если мы не расскажем ей правила. В общем так, Фрэнсис. Когда Лили попадает на сердечко, она должна…
Лилиана резко поставила стакан на пол и замахнулась, собираясь ударить мужа, теперь по-настоящему, без всяких шуток. Леонард поймал ее за запястье, и они стали бороться – не так, как раньше, когда ломали комедию перед Фрэнсис, а на полном серьезе. Оба покраснели от натуги и несколько секунд сидели почти неподвижно, напрягая все свои силы, крепко сцепившись, но одновременно пытаясь разняться, точно два отталкивающихся магнита.
Потом Лилиана шумно выдохнула и нервно расхохоталась. Леонард, воспользовавшись минутной слабостью жены, поймал другую ее руку и стиснул мертвой хваткой.
– Когда Лили попадает на сердечко, – проговорил он, задыхаясь и тоже начиная смеяться, – она должна снять с себя какой-нибудь предмет одежды!
Фрэнсис ожидала чего-то подобного, но все равно испытала потрясение, и первой ее мыслью было паническое: «Не слышит ли мать, не приведи господи?» Но комната с плотно закрытой дверью и конусом света от единственной лампы уже казалась не ловушкой, а уютным уголком, изолированным от внешнего мира. Лилиана потирала запястья, вся раскрасневшаяся от усилий и то ли раздраженная, то ли сконфуженная, то ли возбужденная, – что именно с ней творится, Фрэнсис не понимала. Ухмылка Леонарда стала шире.