– Взломала его бортовой компьютер. Сущий пустяк – четыре секунды, и готово. Если он недоволен – пусть, как ты сказал, подаст на меня в суд. Так вот, в одном случае ты воевал за агрессора. Это действительно так или я чего-то не поняла?
Наемник чуть подумал, затем сказал:
– Да. Однажды было дело.
– Больше платили?
– Одинаково. Но… ты знаешь, на Земле кое-где все еще используют на войне детей. Защищавшаяся сторона как раз использовала. И потому – я за них воевать не мог. Совесть не позволила.
Лаш озадаченно нахмурилась:
– Но тогда, выходит, ты был вынужден воевать против детей. Это еще хуже, разве нет?
– Так и было. Я сделал этот выбор сознательно и считаю, что поступил правильно. Понимаешь… Тут дело даже не в том, что, когда человек берет в руки оружие, его детство заканчивается. Я воевал тридцать пять лет, но я точно знаю, где, за что и почему. Я готов отвечать за каждый раз, когда нажимал на спуск. Я убил многих – и делал это осознанно. С четким знанием причин, следствий, с ясным пониманием того, почему именно та или иная смерть не будет отягощать мою совесть. Я воевал тридцать пять лет – мои руки по локоть в крови, но совесть чиста. Иногда мне снится смертельно раненный друг, которого я оставил в лесу по его же собственному выбору. Иногда мне снятся другие мои неблаговидные поступки. Да, я иногда поступал плохо – но на моей совести нет кровавых потеков. К чему это я клоню… Видишь ли, когда десятилетнему ребенку дают автомат и говорят – вон в того стреляй, – он стреляет, не понимая, зачем и почему. Он уже никогда не поймет, что убийство – это зло.
Должно быть, странно слышать такое от наемника – но убийство это все же зло. Только иногда – меньшее. Бывает, что не убить – зло еще большее. А бывает – что оно все равно будет сделано. Иногда я воевал на совершенно чужих войнах исключительно за деньги. Но – это значит, что какой-то пацан того народа, за который я воевал, не пошел на войну, а остался дома.
Возвращаясь к детям с оружием… Такой уже не станет человеком. Все, что из него может вырасти, – это убийца, не имеющий собственной воли и не отвечающий за свои поступки. Считай, что биоробот. У меня есть четкие правила и принципы. У него их нет и не может быть. Я могу ошибаться, но позволить такому жить нельзя. Я стрелял в детей с оружием в руках – но моя совесть спокойна. Вина на ублюдках, которые дали детям оружие и послали на войну. А я просто устранял результаты их злодеяний.
– Ладно, хватит об этом. Неприятная тема, к тому же могущая повредить моей неокрепшей ранимой детской психике. Шучу. Расскажи лучше о своем отце. У Касса в досье только очень скупо отмечено, все твои предки-мужчины, начиная с дедов, погибли геройски.