– А вот Андрей мог бы спросить меня, причём здесь ты.
– Неужто у вас всё так сурово в архитектурном отделе?
– Да ничего не сурово! – рассмеялась Ольга. – Я ему уже сто раз говорила, чтобы он оставил свои глупые мысли, но он же ничего не хочет слышать. Он навроде моей мамы.
– Почему навроде мамы?
– Потому что тоже считает, что «традиционные семейные ценности» превыше всего. Да ещё и обида. Тут, можно сказать, такое сокровище – трезвый, здравомыслящий парень, с образованием, и внешне не урод. А девушка сопротивляется! Вот он и не может взять в толк: как так? Чего ей ещё не хватает для личного счастья? Ну в точности, как моя мама. Та меня третий год пилит: «Вот! Отказала Анохину! Такой парень был! Трезвый, здравомыслящий, с образованием, не урод. А теперь что? До сих пор не устроена!» Как я ни внушаю ей, что не иметь мужа – это для женщины как раз и значит быть устроенной, она не верит. Тебе, говорит, нужно вступить в брак, пока не поздно.
– И что?
– Ничего. Я, говорю, уже отдала дань традиционным семейным ценностям. В том числе и в брак вступала. Но была отчислена за неуплату членских взносов.
– Нет, я всё равно не понял. А Андрей здесь причём?
– Ну, он хоть и младше, но пытается меня опекать. Благородство проявляет. В том даже смысле, что если я не отвечаю взаимностью ему лично, то он готов пожертвовать собой и поддержать другого кандидата – лишь бы был серьёзный и положительный. Не как некоторые. Понимаешь?
– С трудом. Дурак он какой-то, этот твой Андрей.
– Ну, я тоже с трудом его понимаю. Но всё обстоит именно так.
– То-то он мне всегда грубит, если тебя рядом нет.
– Ещё бы! Ходишь тут, смущаешь честных девушек. Да нет, Андрей хороший. Заботливый, добрый. Услужливый. Только глуповат. Ты не думай, я строго слежу, чтобы объём его услужливости не превышал чисто приятельского уровня. Чтобы потом иск не предъявил.
– Да я и не думаю.
– А зря.
– А что, есть основания так думать?
– Нет, но ты хотя бы сделал вид, что беспокоишься. Да и вообще. Прав Андрей, несерьёзный ты человек. Не знаю даже, зачем я с тобой дружу.
– Что-то ты чересчур распереживалась. Нужно прописать тебе успокоительное.
– Пропиши. Ты же доктор! А ещё лучше – сделай мне щедрую внутриполостную инъекцию. Знаешь, как помогает от переживаний?
– Вот сейчас с твоим докладом закончу – и сделаю.
– Смотри же, не забудь. Ты пообещал!
– Пообещал. Слушай, Норка, ну и почерк у тебя! Ты могла бы врачом стать.
– Если б хотела – стала бы.
Потом Оля достала из шкафа ножовку и стусло и начала пилить куски потолочного пенопласта, жалобный визг которого положил конец нашему миролюбивому переругиванию. Некоторое время мы работали молча. А потом мой мобильник бодро запел в стиле калипсо: «Во-во-и-йе-йе! Во-во-и-йе-йе!». Я специально подобрал эту мелодию для звонков Аллы, потому что она была похожа на неё: такая же яркая, соблазнительная, чувственная. Я не сразу ответил на звонок, точнее, в первое мгновение не успел решить, стану ли вообще отвечать. Мне, и правда, хотелось, игнорируя зов телефона, мстительно потанцевать под мелодию калипсо, пока она не стихнет окончательно. А ещё лучше – повторить тот же танец на бис два-три раза. Пусть бы моя подруга хорошенько помучилась, вновь набирая номер и напряжённо вслушиваясь в гудки. Если подумать, Алла вполне заслужила подобное наказание. Словом, в первое мгновение – когда я встретился глазами с Норкой, услышав звонок, – я ещё колебался. Но огорчённое Олино лицо уже сказало мне, что будет дальше. И, конечно же, она не ошиблась.