Но как захочу выйти на берег – не смогу… Словно бы цепью прикована окажусь, и утянет меня на дно.
Ни слезы, ни крики мои не помогут – все стихает в туманной мороси, все тает. Никому дела нет до меня, безлюден берег, темен.
Лишь светятся зеленым огоньки заблудших душ, лишь луна равнодушно глядит с небес, лишь ветер качает кувшинки на гладкой поверхности реки. И в отражении вижу я себя – испуганную, бледную, волосы горят медью проклятой, глаза – кора сосен после дождя… И чую – не будет мне спасения. Не ступить больше в шелковые травы, не увидеть летних цветущих полян… Буду проклятой навьей тенью плыть по реке – а куда течением вынесет, о том не ведаю.
Снова гляжу в воду – а глаза мои цвет сменили. Не янтарь, не мед липовый – бирюза в инистом взоре. И таким холодом повеяло, что кажется, куда ни взгляну – все наледью возьмется. Так и есть – вода тонкой корочкой покрывается, по берегу – снежная крупа.
И смех русалочий за спиной. Чувствую – касаются меня холодные пальцы, а на голову опускается тяжесть проклятого венка. Плыл он в самое царство Нави, да вот ко мне в этом сне вернулся.
Или не сон это?
Запах ила и тлена, запах горелой кости – и красавка ядовитая опускается легкой дымкой на плечи, скрывает от меня все, что раньше я любила, все, чего хотела… Нет больше прежней меня. Есть невеста водяного – та, что еще батюшкой до рождения была духу речному обещана.
Нарушил мельник обещание свое, и даже откуп не помог. Забрала нечисть родителей, а меня все едино ждет и манит. Не отступается.
Вот и снятся мне эти сны, вот и блазнится всякое.
Только не бывало прежде, чтобы снилось мне все это летом солнечным, когда боги светлые над землей царят, а ветра осенние запечатаны в моровом царстве.
Проклятие меня нашло.
И жгу я траву проклятую, в народе красавкой названную. И вдыхаю дым горький, и всматриваюсь во тьму, в бездну навью – проточная вода далеко, не доберутся русалки до меня. А вот что надобно им во время неурочное, то спросить бы не мешало.
Трава эта волшебная, хоть и темная – мази и отвары из нее хоть и ядовиты, но при должном умении границы между мирами сотрут на какое-то время. Главное, вовремя в тело свое вернуться, не остаться блуждать в зеленом тумане, что опускается на Калинов мост.
Пьяным кустом, чертовыми ягодами, сонной одурью и бешеницей называли траву эту за свойства ее страшные. Мало кто умел с ее помощью навьими тропами ходить.
Я вот умела.
Вдохнула горечь проклятую паслёновую – и исчезло все, лишь ядовитый малахитовый дымок по корням черной березы стелется, змеей вьется вкруг искореженного ствола, к воде пепельно-серой льнет.