– Да как же это? – растерянно вскрикнула я и едва в пропасть не сверзилась, но какая-то сила дивная меня удержала и из тумана в терем Василисы вернула.
Стоит, хмурится, но нет уже прежней злости в очах смарагдовых.
– Все увидала? А теперь иди, спасай своего Ивана… скоро папороти цвести…
– Ты и про это знаешь? – Я поникла.
– Премудрой не зря меня кличут – видать, заслужила. Я тебе тропу открою к лесу, из которого пара верст до града царского останется, ближе не могу – там охранные заклинания, чтобы супостат не проник в Китеж волшебный.
– И на том спасибо. – Я поклонилась, мазнув рукой по полу, и почему-то с тоской оглянулась на яблоневый сад, что за окошком белыми облаками плыл, хотя время цветения этих деревьев в мире людском давно прошло. Когда еще увижу Зачарованный лес?
Кто ж знает, куда путь выведет…
Что там Василиса сказала про то, что вот-вот папороти зацветать?.. Рано же еще!
И вдруг молнией – вот тать окаянный! Он меня продержал в своем мире так долго, что здесь, в Яви, почти весь срок мой истек!..
Как же я успею-то?..
Впервые этот сон приснился мне совсем еще юной, когда осенние ветра взяли в плен землю, выстудив ее, а в стены изб стучались духи Навьего царства… Он приснился, когда прошло уже несколько лет после исчезновения матери. В то, что ее утащили русалки, я не хотела верить, но разве могли эти видения поддерживать огонь моих иллюзий? Разве могли они вернуть меня к обычной жизни?..
Эти сны повторялись в осенний и зимний изломы, когда колесо времен застывает, когда границы между мирами истончаются и духи беспрепятственно приходят к человеческому огню. Им холодно в вечной ночи, вечном предзимнем мраке – и потому летят они на свет наших душ.
Я закрывала глаза – и тьма набрасывалась хищным лесным зверем. Она терзала меня, звала, блазнилась тонкостанными девушками в белых рубахах, в тине и ряске, с застрявшими в длинных распатланных волосах ракушками и высохшими цветами, кружились русалки, не сминая трав, смеялись заливисто и громко, пели тоскливо да заунывно. Просили меня уйти с ними. А потом угрожали, кричали… Тянули за руки в холодную стылую воду, а река плескалась, искрилась серебристо под полной луной, плыли по воде яркие листья, паутина и хрупкие веточки, сосновые иглы и венки. Те самые, которые бросают в реку в летний праздник Красной горки.
И плывут эти венки, и цветы их черны, как сажа, пепел и тлен их лепестки… дрожат среди соцветий капельки воды, словно драгоценные камушки переливаются самоцветно.
И знаю я – утянут русалки. Утянут в воду, бросят там, промокшую и озябшую, с хохотом и визгом спрячутся в корнях старых ив и под илистыми корягами.