«Как-то в обед мы возвращались с урока… Н. А. Найденов, увидя нас в окно, позвал к себе в дом: а делал он это часто без надобности, «здорово живешь», но, случалось, и для «острастки». Очутившись близко у стола, заваленного рукописями, я вдруг увидел что-то похожее на наши Макарьевские Четьи-Минеи…
– Покажите мне Песцовые книги! – сказал я, совсем близко наклоняясь к столу. – Песцовые! – повторял я, шаря глазами по столу.
– Пес-цовые?
И этот цок: – «цовые» – меня вдруг отдернул, я почувствовал, как весь оледенел; я только и мог разобрать – сквозь вызвизги: «песцовые» и с каким издевательством на «е», переходящим в смягченное «пес», передразнивающим мою ошибку…
– Воровать яблоки… бабошники… голубятники.
«Кубарем скатились», как говорили про нас, я это выражение хорошо запомнил, когда мы добежали до нашей бывшей красильни. Я так и не понял, в чем дело, – мне было пять лет, чего и спрашивать! я только почуял какую-то свою ошибку, а лед я почувствовал, как ожог».
«Бывшая красильня» – неуютный флигелек, который Найденов предоставил своей сестре Марии Александровне с детьми после того, как она разошлась с мужем. По найденовским понятиям, она тем самым опозорила семью. Так что в главный дом преступницу не поселили, приданое (а бывший муж вернул его) пустили в оборот, и племянники (а среди них – А. Ремизов) росли среди прислуги.
Кроме того, Найденов был до смешного суеверен. Например, когда сходились гости и за столом случайно оказывалось тринадцать человек, звали некого Молчанова, знакомого приказчика, который проживал неподалеку от усадьбы. Он охотно приходил (радушный, празднично одетый) и нисколько не смущался ни своей постыдной роли, ни презрительного отношения других гостей (да и хозяина). Те же, в свою очередь, не забивали себе головы сомнениями нравственного плана и воспринимали бедного Молчанова как некий предмет мебели или же, в крайнем случае, легавую собаку.
К родственникам Найденов относился, словно к крепостным. К примеру, захотелось ему, чтобы один из братьев Ремизовых поступил в Александровское коммерческое училище – ни с кем даже советоваться не пожелал. «Определил» – и все тут. А чтобы «не оставлять его одного», перевел в Коммерческое и Алексея. Хотя тот уже несколько лет учился (притом, весьма успешно и охотно) в Четвертой городской гимназии.
Конечно, дети не любили дядюшку. И старались избегать его компании. «Вечерние хождения к Найденовым были для нас как тяжелая повинность, – вспоминал Алексей Ремизов. – До ужина мы толклись наверху, не показываясь
в зал к гостям, или слонялись в библиотеке – все книги были под замком и ничего нельзя было трогать; а за ужином нас, детей, сажали не в столовой вместе со всеми, а отдельно под лестницей в проходной комнате с тремя выходами: