в столовую, в залу и в парадную прихожую, всю заставленную цветами; у Найденовых культ цветов, своя оранжерея. Сидеть на тычке было не очень-то приятно, хотя бы лицом к цветам».
Ослушаться же Николая Александровича, не явиться – никому и в голову не приходила такая дерзостная мысль. Даже подумать было страшно, как отреагирует на это хозяин-самодур. Конечно, по большому счету, он своим бедным родственникам навредить не мог – хотя бы потому, что пострадала бы его общественная репутация. Зато по мелочам подпортить крови было в его силах.
* * *
Несмотря на строгость барина, в найденовской усадьбе постоянно находилось множество колоритных обитателей. Хотя бы та же мать Алеши Ремизова – Мария Александровна Найденова. Окончив то же Петропавловское лютеранское училище, что и Николай Александрович, она, проникнувшись прогрессивными идеями, сошлась с нигилистами, будучи девушкою романтичной, пережила несколько сердечных увлечений, вышла замуж, разошлась и успокоилась с детьми в найденовской красильне.
Был примечателен брат Николая Александровича, по кличке Англичанин. Он и впрямь жил в Англии, однако же недолго – всего несколько лет. Зато, как это, к сожалению, подчас случается у москвичей, вернулся убежденным англоманом, презирающим все русское.
««Англичанина» никто не любил, – писал Ремизов. – Голоса он не подымет, но никогда и не услышишь от него человеческого слова. К «англичанину» не замедля прибавилось: «скусный» (скушный) и «змея».
Всю жизнь прожил он одиноко на Земляном валу в белом найденовском доме в семье своего знаменитого брата «Самодура» (так Ремизов звал барина – АМ.), гремевшего на всю биржевую Москву. Ни малейшего сходства с Найденовыми, сам по себе, подлинно «англичанин»… Европеец Берн Джонс, тонкий профиль и тень печали безо всякого намека на Азию… И дома в обиходе не филипповские и чуевские пирожные изобретения и не от француза Трамблэ, а сухое английское от Бертельса. А в его библиотеке – не русские, а английских и немецких имен стена».
Любимым и единственным, пожалуй, развлечением «англичанина» были воскресные прогулки в Петровско-Разумовское. Там он молча и с достоинством пил английский чай с лимоном и через пару часов, как обычно, довольный собою, возвращался домой.
Но самым трогательным персонажем была бабушка Ладыгина – совсем дальняя родственница, жившая хотя и в главном доме, но зато в подвале. Перед своими подвальными окнами бабушка (а чаще ее называли бабинькой) развела чудеснейший цветник – хотя и небольшой, зато очаровательный, с душой посаженный. В смысле своей красоты и совершенства он мало уступал известному найденовскому саду.