И мало кто сегодня вспоминает, что на месте нынешнего парка в одном из многочисленных флигелей жил знаменитый и трагичный философ Чаадаев.
* * *
Петр Чаадаев родился в 1794 году. По словам своего современника Жихарева, «только что вышедши из детского возраста, он уже начал собирать книги и сделался известен всем московским букинистам, вошел в сношения с Дидотом в Париже, четырнадцати лет от роду писал к незнакомому ему тогда князю Сергею Михайловичу Голицыну о каком-то нуждающемся, толковал со знаменитостями о предметах религии, науки и искусства».
Петр Яковлевич ходил на лекции в Московский университет, общался с декабристами, но слишком уж активной деятельности не развивал. Правда, имел довольно четкую позицию по поводу устройства политического. Он, к примеру, писал брату в 1820 году: «Еще одна большая новость – этой новостью полон весь мир: испанская революция кончена, король принужден подписать конституционный акт 1812 г. Целый народ восстал, в три месяца разыгрывается до конца революция, – и ни капли крови пролитой, никакой резни, ни потрясений, ни излишеств, вообще ничего, что могло бы осквернить это прекрасное дело, – что ты об этом скажешь? Вот разительный аргумент в деле революции, осуществленный на практике».
Во время декабрьского восстания 1825 года Петр Яковлевич находился за границей, а в 1826 году вернулся к себе на родину, в Москву. Герцен писал: «Когда Чаадаев возвратился, он застал в России другое общество и другой тон. Как молод я ни был, но я помню, как наглядно высшее общество пало и стало грязнее, раболепнее с воцарением Николая. Аристократическая независимость, гвардейская удаль александровских времен – все это исчезло с 1826 годом… Друзья его были на каторжной работе. Он сначала оставался совсем один в Москве, потом вдвоем с Пушкиным, наконец, втроем, с Пушкиным и Орловым. Чаадаев показывал часто, после смерти обоих, два небольших пятна на стене над спинкой дивана: тут они прислоняли голову».
Чаадаев сразу сделался одной из главных достопримечательностей города. Д. Н. Свербеев вспоминал: «Возвратясь из путешествия, Чаадаев поселился в Москве и вскоре, по причинам, едва ли кому известным, подверг себя добровольному затворничеству, не видался ни с кем и, нечаянно встречаясь в ежедневных своих прогулках по городу с людьми самыми ему близкими, явно от них убегал или надвигал себе на лоб шляпу, чтобы его не узнавали».
Но его, однако, узнавали. И, более того, часто наведывались в гости. Будучи домоседом, Чаадаев, случалось, принимал довольно многолюдные компании. В мемуаристике иной раз можно встретить и упоминания о неком «чаадаевском салоне», хотя это было преувеличением.