Обучение было нелегким. Подъем в шесть утра. Спустя два часа начинались занятия. Логика, психология, история религии, физика, математика, география, ботаника, гимнастика, танцы. И, главное, языки. Один восточный (можно было выбирать из арабского, персидского и турецкого) и один кавказский, опять же, на выбор (грузинский, армянский и закавказских татар). К преподаванию допускались, разумеется, только носители всех этих языков: «Назначаются учителя из природных азиатцев, а для изъяснения правил и лучших писателей, преподавания истории азиатских народов имеется ориенталист» (то есть востоковед – АМ.).
Среди учеников был и будущий писатель И. Тургенев. Впоследствии он вспоминал с теплотой: «Что касается до „Милославского“, то я знал его наизусть; помнится, я находился в пансионе в Москве, и там по вечерам надзиратель наш рассказывал содержание „Юрия Милославского“. Невозможно изобразить то поглощающее и поглощенное внимание, с каким мы все слушали; я однажды вскочил и бросился бить одного мальчика, который заговорил было посреди рассказа».
Можно понять, из-за чего здесь говорили не «отчислить» нерадивого ученика, а «отлучить его от Дома». Лазаревский институт действительно был Домом с большой буквы и во всех возможных смыслах.
Выпускником этого института был и известный археолог и искусствовед В. К. Трутовский. Юрий Алексеевич Бахрушин (сын Алексея Александровича, основателя театрального музея) вспоминал об этом деятеле: «Отлично воспитанный, прекрасно владевший кроме русского, французского и немецкого еще и арабским, персидским и турецким языками и свободно объяснявшийся на нескольких европейских и восточных наречиях, он, кроме того, легко владел пером и был насыщен какой-то неувядаемой и искренней молодостью, которая невольно заинтересовывала и привлекала к себе. Будучи далеко не красавцем, Владимир Константинович в возрасте шестидесяти лет без труда заставлял молодых девушек им увлекаться».
Словом, здесь умели готовить настоящих, многогранных личностей.
Учился тут и режиссер К. Станиславский. Судя по его воспоминаниям, жизнь в Лазаревском институте была все же далека от идеала: «За несколько недель до нашего поступления был такой случай. Дортуары воспитанников. Вдруг один из них, восточного происхождения, погнался за инспектором с поленом в руке и бросил его в своего начальника, желая переломить ему ногу. К счастью, дело ограничилось одним ушибом. Инспектор долго хворал, а ученик сидел в карцере. Но дело замяли, так как в него была замешана женщина.
В другой раз в одном из классов начался урок, в середине которого послышались звуки гармоники и глухое, точно отдаленное, пение. Сначала не обратили на него внимания и думали, что оно доносится с улицы; но потом разобрали, что звуки идут из чуланчика, который находился при входе в класс. Оттуда извлекли пьяного ученика, которого запрятали туда, чтобы он проспался.