сквозь горло тоннеля узкого
пролез.
И глуша прощаньем свистка,
рванулся
курьерский
с Курского!
Заводы.
Березы от леса до хат
бегут,
листками вороча,
и чист,
как будто слушаешь МХАТ,
московский говорочек.
Все, вроде бы, то же самое, что и у Зайцева. Некая цель путешествия. Вокзал. Отправление поезда. Начало путешествия.
Но, по сути-то, ничего общего. Совершенно другой пассажир. И другая эпоха.
Усадьба «Высокие горы» (Земляной вал, 53) построена в 1831 году по проекту архитектора Д. Жилярди.
Недалеко от Курского вокзала стоит очаровательный особнячок с роскошным парком позади него. В наши дни он несколько пообносился, тем не менее все же хранит остатки былой роскоши. А некогда здание было одной из московских диковинок. Краевед Никольский так писал о нем в начале прошлого столетия: «Одна из жемчужин московского зодчества XIX века – дом и сад… созданные Жилярди. Это городская усадьба, новый тип другой такой же усадьбы Москвы – Румянцевского музея, это вторая итальянская вилла, каким-то волшебством перенесенная на берега грязной и узкой Яузы. Густо разрослись деревья сада, разбитого по плану того же Жилярди, и за ними прячутся чарующие архитектурные замыслы. Самый дом выходит фасадом на Садовую и не поражает с первого взгляда. Его близость к зданию Опекунского совета того же мастера была уже отмечена в литературе, но этот дом несравненно музыкальнее, скульптурнее. Единая, по существу, архитектурная концепция в одном случае торжественна, официальна, строга, в другом – нарядна, гостеприимна, интимна. Но совершенно исключителен по замыслу пологий спуск из второго этажа дома в сад, обставленный по бокам вазами с цветами и завершающийся двумя львами. Этот боковой фасад дома задуман и обработан как самостоятельное архитектурное сооружение, и по общим формам в нем нетрудно угадать мастера знаменитого Конного двора в подмосковных Кузьминках. В рамке из пиний и кипарисов, на фоне лиловеющего южного неба, среди цветов магнолий и роз, а не в окружении московской зелени хотелось бы видеть этот чудесный уголок Италии, по счастью устоявший без искажений в столь роковых для многих памятников «реставрациях».
Замечателен на склонах парка и ансамбль из Чайного павильона и двух круглых беседок, дышащих какой-то одухотворенностью, античною радостью бытия. Если про античные статуи говорят нередко, что их мрамор живет, то здесь дышит и поет прозаический кирпич под забеленною штукатуркой; здесь зодчество становится скульптурой, не знающей парадных, фасадных и непарадных частей: павильон и беседки, как статуи, равно красивы со всех сторон, а общую концепцию бокового паркового входа в большой дом можно сравнивать с каким-нибудь барельефом. В орнаментальных декорациях, в узорах решеток – всюду встречаются характерные для Жилярди любимые им лебеди и лиры, в извивах которых повторяются те же линии лебединой шеи. И самое зодчество Жилярди – лебединая песнь стиля империи, последнее его слово, высочайшее достижение».