Вдоль южной стены коридора против окон стояли стулья красного дерева петровских времен с черными клеенчатыми подушками[68]; таких стульев, кажется, было семь или восемь; напротив их, вдоль северной стены с окнами, по концам ее, стояло два дубовых стола венецианской работы XVII или XVIII века[69], поддерживаемые мальчуганами, сидящими на львах. На них, помнится, стояли: два бронзовых подсвечника Renaissance с гербами Медичи, купленных моими родителями во Флоренции и признаваемых за подлинные; затем два подсвечника, тоже бронзовых, с аистами, копии с античных; подсвечник Louis XVI, подаренный нам старушками Нарышкиными при посещении их Козловки, когда мы ездили к ним снимать фотографии для нашего издания памятников искусства; мраморный лоток с мраморными же яйцами, когда-то стоявший на одном из столиков маркетри в большой гостиной на Фонтанке; плоская раковина, оправленная в серебро, в которой лежали небольшие деревянные волчки, выточенные моим отцом и, бывало, пускаемые им его ловкими, сильными пальцами; круглые часы XVII века в кожаном кожухе, предназначавшиеся моей матерью для подарка в<еликому> к<нязю> М<ихаилу> А<лександровичу>, собиравшему одно время часы, и почему-то ему не подаренные, они куплены были в Алжире; куски белого и зеленого мрамора с написанными на них надписями моего деда Василия Дмитриевича – Roma и дата; обломок мраморной витой колонки, подобранной как-то сыном М<ишей> в Монреале (Сицилия); наконец, кусочек мрамора с римского форума с фрагментом надписи – Неведомому Богу, привезенный моей тещей С<офьей> Н<иколаевной> Г<лебовой> из Рима и всегда возбуждавший споры о допустимости таких вывозов.
Перед средним окном стоял длинный узкий ларь темного дерева с тонкой рельефной резьбой по бокам, итальянской работы XVII или XVIII века[70]; на нем против среднего окна стоял небольшой резной дубовый ларец, можно думать, XVI века и тоже итальянский[71]; по сторонам длинного ларя, на пол у, стояло два древнерусских ларчика с шатровыми верхами, окованных прорезным железом[72]; наконец, рядом с ними – два стула цельного красного дерева, начала XVIII столетия, совершенно такие же, как описанный мною стул у меня наверху в кабинете. Они тоже были выменены моим отцом, как и первый, в Пантелеймоновской церкви; итальянские же лари и столы с мальчуганами были привезены моими родителями из Италии и стояли при них на Фонтанке: столы по сторонам большого камина черного мрамора в кабинете моего отца, а лари – в передней.
Темное дерево этих старинных вещей красиво выделялось на фоне светлой окраски коридора и придавало последнему староголландский вид, немножко в духе внутренних переходов Марли или Монплезира. В небольшом простенке между стеклянной дверью из передней и северо-восточным углом висела витрина, в которой хранилась терракота – рельеф Диониса Лакридского, найденный при нас в Дельфах и отнесенный к VI веку до нашей эры, и небольшая глиняная статуэтка – женский бюст с выражением на лице недоговоренной улыбки, столь свойственным греческим примитивам; она привезена была нами из Жержента (юг Сицилии).