Из недавнего прошлого одной усадьбы (Олсуфьев) - страница 63
Д. С. Стеллецкий. Панно «Ночь» и «Утро». Темпера. 1912. Тульский музей изобразительных искусств
Княгиня Любовь Владимировна Голицына, урожденная Глебова (1882–1948). Имение Голицыных Петровское под Москвой. Частное собрание, Москва
Рядом с диваном стоял стул с круглой спинкой, такой же, как предыдущие, а за ним, приблизительно посередине восточной стены – бюро С<они> с стеклянным шкафом на нем для книг. На бюро, всегда открытом (оно закрывалось круглой, хорошо полированной крышкой из карельской березы) стояли между разными вещами, обы чными для письменного стола, из которых помню небольшой желтый бювар свиной кожи и гладкое серебряное позолоченное перо, фарфоровая чернильница Дельфт, белая с синим, и два серебряных подсвечника Louis XVI, подаренных С<оне> к свадьбе нашим общим с нею дядюшкой небезызвестным Leon Golitzin, князем Львом Сергеевичем Голицыным, бабка которого была рожденна<я> гр. Соллогуб, откуда родство со мною, а жена которого была графиня Орлова-Денисова, близкая родственница С<они> через Трубецких. За этим бюро С<оня> обыкновенно занималась по утрам, принимая должностных лиц маленького буецкого мирка; к ней являлись сюда учительницы, надзирательница приюта, заведующая мастерской вышивок, наконец – толстая и почтенная Авдотья Леонтьевна, буецкая экономка, со своим докладом о том, что делается в кладовых и погребах, где что «бродит» и как что «лежит».
В шкафу над бюро лежали кой-какие книжки в красивых переплетах, в числе которых особенно памятна мне книжка «Фауст» в белом кожаном переплете, которую мы с С<оней> почему-то избрали в качестве чтения (по наивности, конечно) сейчас же после свадьбы в Никольском, где мы провели первые две недели. Никольское тогда пустовало, дядя и тетя умерли, и мои двоюродные братья М. и Д. Олсуфьевы родственно предоставили нам гостеприимство своей усадьбы.
На шкафу над бюро стояли две лепные вещицы Стеллецкого – «матрешки» из его surtout de table [настольного прибора], расписной гипс, а выше, на стене, быть может слишком высоко, висела его же темпера «Яуза». Между бюро и юго-восточным углом стоял довольно узкий диванчик; над ним во всю высоту стены висел портрет сына М<иши>, десятилетним мальчиком, написанный темперой Д. С. Стеллецким в Буйцах в 13 году, почти в натуральную величину. М<иша> изображен иконописно в старорусском наряде на фоне импровизированной стены с иконными фресками и большого польского шкафа XVIII столетия, стоявшего в столовой. Портрет был под толстым зеркальным стеклом в рамке, сделанной в Буйцах из яблонного дерева, запасы которого у нас были после прореживания большого сада, посаженного моей матерью в начале 80-х годов, на моей памяти. Этот портрет в ярких иконных красках был выставлен Стеллецким на одной из выставок «Мир искусства» и возбудил немало принципиальных споров о возможности применения иконописных приемов к живописи. Споры эти нашли себе отклик и в художественной литературе, но здесь не место говорить о них подробнее, а хочется в связи с этим портретом вспомнить то время, когда гостил у нас и писал его милый друг Дмитрий Семенович.