Время с полудня и до вечера было самым трудным: утренний запал уже прошел, а вечерняя усталость еще не навалилась.
Мария стала выкладывать плоские кусочки стекла различных оттенков зеленого цвета.
За несколько недель установился некий распорядок, ежедневная рутина, определявшая структуру этого сумасшествия: встать около девяти часов утра, когда Клара приносила завтрак. Только Клара, другие горничные не появлялись. Два кусочка белого хлеба, сливочное масло, мед и фрукты. Около десяти часов утра Марии давали воспользоваться туалетными принадлежностями, которые Клара забирала вместе с подносом от завтрака. В палаццо было пять туалетов с водопроводом – приятная неожиданность, которая очень понравилась Марии сразу после ее приезда сюда. Но теперь Патриция не выпускала ее даже в коридор, ведущий к туалету.
– Нехорошо, что ты так много бегаешь. Ты должна поберечься ради ребенка, – оправдывалась она.
Лицемерная тюремщица! Остальное время утра Мария проводила в мастерской, пока в час дня дверь вновь не распахивалась. Иногда обед ей приносила сама Патриция и оставалась с ней несколько минут. Несмотря на всю ненависть к свекрови, Мария парадоксальным образом полюбила эти моменты. В конце концов, Патриция была ее единственной связью с внешним миром. Но все же чаще приходила Клара, которая с опаской поглядывала на нее. Мария не представляла, что Патриция наплела о ней служанке, может, что ее невестка заболела какой-то заразной болезнью или помешалась рассудком. Скорее, последнее, потому что Клара не реагировала ни на какие настойчивые просьбы Марии о помощи, лишь растерянно косилась на узницу.
После обеда было время дневного сна. Как бы Мария хотела посидеть в плетеном кресле в оранжерее! Насладиться запахом цветов в окружении пальмовых листьев, которые покачивались от притока воздуха из вентиляционных прорезей… Но было бесполезно умолять: Патриция не согласилась открыть для Марии дверь в оранжерею. Наверное, она опасалась, что невестка разобьет окно и вылезет оттуда! Мария, несомненно, так и поступила бы. Стекла в оранжерее были тоньше, чем в комнате или мастерской, и не зарешечены. Тогда бы Мария бежала, бежала, бежала. Только бы оказаться подальше от этой стеклянной тюрьмы.
Первые дни она только и делала, что ломала голову, как бы выбраться отсюда. Один раз она даже оттолкнула Клару вместе с подносом и со всех ног понеслась к входной двери, но, добежав, обнаружила, что и та заперта. Женщина зарыдала и сломалась. Какое это было унижение, когда Патриция и граф снова отвели ее в комнату, как опасную преступницу! При этом Патриция плакала и делала вид, будто Мария глубоко обидела ее.