– Неудивительно, что мама тогда ушла от тебя! И неудивительно, что ты сводишь все старания на нет! – бросила она ему в лицо.
Ванда подошла к нему так близко, что едва не коснулась его лица.
– Что я такого от тебя потребовала? Ровным счетом ничего! Захотела, чтобы ты просто поделился своими ощущениями!
К ее собственному ужасу, у нее в этот момент на глаза навернулись слезы. Она отвернулась к окну, прежде чем Томас успел это увидеть.
Воцарилось долгое молчание. Томас снова сел за стеклодувную трубку.
– Что я чувствую… Об этом меня еще никто никогда не спрашивал, – наконец произнес он.
Томас уставился на рабочую доску, которая за многие годы почернела от огня. Морщина между его глубоко посаженных глаз стала еще виднее, чем обычно.
– С детства я сижу здесь, в этой мастерской, у этой стеклодувной трубки. Каждый день. Раньше, когда мы еще работали здесь втроем и отец выполнял заказы, приходилось батрачить с утра до вечера, если нужно было выдуть тысячу мисок или сотню парфюмерных флакончиков. Я тогда часто думал, что если изготовлю хотя бы еще одну миску, то точно сойду с ума. Всегда одно и то же, никакого разнообразия! Но это никого не интересовало. Никому не были нужны мои собственные идеи! А у меня за все время родилась целая куча идей.
Он поднял глаза, но Ванда все еще смотрела в окно.
– Но об этом отец и слышать ничего не хотел. Он даже не смотрел на мои работы, только повторял, чтобы я не тратил время понапрасну: мы с заказами и так едва справляемся. У других мальчиков в деревне было иначе: у них было время на то, чтобы изготовлять свои изделия, а у меня с братьями – нет. А потом объявилась Мария со своими проектами, и старик вдруг загорелся энтузиазмом!
Слова Томаса звучали так, словно он до сих пор не мог в это поверить.
– Тогда я чуть не лопнул от зависти. Говорю совершенно честно. Но кого это интересовало? – безрадостно рассмеялся он. – Конечно, он недолго восхищался ее необычными штуками, и вскоре все вернулось на круги своя. Мы это забросили, а вот Мария – нет. Она это превратила в нечто! В отличие от нас.
Ванде было тяжело это слышать. Она еще никогда не видела отца таким. Она не решалась обернуться, опасаясь, что Томас перестанет говорить. В то же время при упоминании имени Марии ее охватило нехорошее чувство. «Если бы только знать, что все наши волнения напрасны», – промелькнула в ее голове мысль.
– А потом, когда ушел Себастиан, мне и Михелю пришлось делать работу за троих. И тогда меня тоже никто не спрашивал, что я чувствую. А я уходил от печи, проработав четырнадцать часов подряд! После несчастного случая с Михелем я остался один, но заказы нужно было выполнять, иначе не заработаешь на хлеб. За все эти годы я понял лишь одно: самое лучшее, когда не думаешь и не слышишь, а просто делаешь, что должен делать.