Он поднялся с табурета, подошел к Ванде, стоящей у окна, и тоже посмотрел наружу. Внезапно у девушки появилось ощущение, что они близки не только телесно.
– А потом ты приходишь сюда и задаешь мне такие вопросы! – тихо произнес он.
– Времена меняются. И можешь верить или не верить, но иногда к лучшему, – хрипло проворчала под нос Ванда.
– Это было… хорошее чувство, – так тихо произнес Томас, что Ванде показалось, что эти слова ей почудились. Ее сердце неистово забилось. «Дальше. Пожалуйста, говори дальше».
– Я уже почти позабыл, каким тягучим может быть стекло. Но сегодня… я снова ощутил: у стекла нет границ, они есть только у нас, стеклодувов, – смущенно рассмеялся он. – Что за ерунду я тут болтаю!
– Нет! – воскликнула Ванда. Она обернулась к нему и рассказала о своих страхах, что стекло может лопнуть от раздутия.
Улыбка отца была почти нежной.
– В этом и состоит искусство: знать, когда остановиться.
Он неловко погладил Ванду по руке и вышел из мастерской.
– Твоей матери она тоже ничего не писала, – сказала племяннице Йоханна, как только они вышли из почтамта.
Она покачала головой.
– Я ее просто не понимаю! Я уж не говорю, что вот уже много месяцев жду от нее новых проектов, но она ведь должна понимать, что мы волнуемся за нее. Это так похоже на Марию!
Йоханна резко остановилась.
– А Франко, мне кажется, ничуть не лучше! Это просто недопустимое поведение! Что такое, ты меня вообще не слушаешь? – Она на ходу дернула Ванду за рукав.
– Что ты сказала? – испуганно вздрогнула Ванда. Она попыталась сморгнуть навернувшиеся на глаза слезы.
– Ты только посмотри на себя! – нахмурившись, воскликнула Йоханна. – К чему тут реветь?
Движение, которым она схватила Ванду за плечо, придало ее словам резкости.
Теперь Ванда действительно разрыдалась.
– Как она могла так со мной поступить? Мама такая подлая!
Она с такой осторожностью подбирала слова, пытаясь донести до матери, что она подумывает остаться в Лауше насовсем! Она ночами раздумывала над каждой формулировкой, но на том конце ничего не было слышно, кроме помех на линии и молчания Рут. Она рассчитывала на все, что угодно, только не на это. Ванда еще никогда не слышала, чтобы мать так запиналась и лепетала, но после нескольких минут она снова овладела собой. И тут уж не помогли никакие просьбы и мольбы. Рут была непреклонна: Ванда могла задержаться еще на четыре недели, но потом тут же вернуться в Нью-Йорк. В конце концов, Ванда ведь не может вечно сидеть на шее у Йоханны!
Ванда слегка отвернулась от Йоханны, которая стояла рядом, и, понизив голос, заявила, что Томас Хаймер не против, если она переедет к нему. Рут холодно ответила, что этого никогда не будет, а если Ванда действительно хочет переехать в Тюрингию, против чего Рут категорически возражает, то нужно хотя бы подыскать соответствующее жилье. И сделать это, находясь в Нью-Йорке. Спокойно, обстоятельно, в присутствии Ванды.