Каждая вещь в комнате говорила о любви к красоте, но на мой вкус, с бронзой и позолотой тут всё-таки был явный перебор.
Меня усадили между дядей и кузеном. Чувствовала я себя от такого соседства просто ужасно.
И чего кузен Эммы глаз с меня не сводит? Причём открыто пялится? В высшем обществе теперь так принято?
Обед представлялся бесконечной пыткой.
Сначала подавали закуски. Потом «седло барашка», блюдо сочное и плотное, но салат из омаров куда больше пришёлся мне по вкусу.
В общем, стол был изысканным и разнообразием, как в лучшем ресторане.
С трудом дождавшись, пока мужчины поднимутся, я обратилась к матери с просьбой:
– Могу я уйти?
– Что такое, Эмма? – сдвинула брови она.
– Мне нездоровится. Болит голова.
– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, дорогая кузина.
Я кожей почувствовала, как он вырос за моей спиной и чуть не взвыла от ужаса.
– Лучше на надо.
Это прозвучало, как мольба.
Брови кузена удивлённо приподнялись.
– Винтер! – обратилась к кузену его мать. – Не стоит досаждать Эмме. У неё и без тебя забот по горло.
– Что плохого в том, если я провожу мою неожиданно расклеившуюся кузину до её комнаты?
– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня провожали!
– Эмма! – одернула меня мать. – Это невежливо.
– Ступай, Винтер. Но не задерживайся.
Ну ладно, если я ничего не могу поделать с тем фактом, что упрямец шагает у меня за спиной постараюсь просто об этом не думать.
– Ты меня избегаешь? Как предсказуемо! Ну что, наконец-то, довольна? – вкрадчиво прошелестел Винтер.
– Чему предлагаешь радоваться? – на всякий случай уточнила я.
– Как же? Заполучить в мужья такого красавчика, как Исидор Гордон!
– Он и вправду красив? – заинтересовавшись, я обернулась. – Красивее тебя?
Схватив меня в охапку, так, что я даже пискнуть не успела от изумления, кузен буквально впечатал меня в стену, раскатывая по ней ровным блинчиком и прижимая сверху для надёжности собственным горячим телом.
Дыхание у него было тяжелым, словно он задыхался.
Я вообще-то искренне поинтересовалась. Но судя по тому, как сузились глаза Винтера, он это воспринял, как издёвку:
– Скажи, что чувствует женщина, когда её продают на ярмарке невест, словно вещь? Я всегда думал, что ты не такая, Эмма! Что ты не позволишь им поступать так с тобой. Но вся твоя сила осталась лишь на словах. Словно тёлка, идёшь в назначенное тебе стойло и даже не мычишь, – презрительно скривился он.
И лицо его словно светилось от гнева.
Глядеть на кузена, когда он так близко было плохой идеей.
Видимо, он почувствовал охватившее меня волнение.
– Посмотри на меня, Эмма, – потребовал Винтер, перехватывая мой взгляд. – Посмотри и скажи, если сможешь, что между нами всё кончено? Потому что, если ты станешь женой Гордона, это и вправду будет конец. Ты ведь не думаешь, что я буду есть украдкой обронённые тобой с чужого стола крохи внимания и удовольствия? «Либо всё, либо ничего», – помнишь?