«Но что кроется за этой симпатичностью? - размышлял Михеев, задавая ей первые анкетные вопросы,- У нее есть причины не питать особой любви к новому строю, она многое потеряла с крушением старого: надежды, мужа. Будет ли она искренней и правдивой, пожелает ли помочь делу?»
Но Клавдия Михайловна и в беседе производила приятное впечатление - ничего как будто не соврала, не умолчала даже о том, о чем теперь уж мало кто мог знать и что она, понятно, могла бы скрыть. Ну, хотя бы о трогательном прощании с Романовыми - кто бы мог это помнить? - сказала сама. На вопросы отвечала не то чтобы с охотой, но и без боязливых заминок и уверток.
Трудности начались, когда разговор подошел к вопросу о драгоценностях. Михеев почувствовал, как она внутренне насторожилась, стала отвечать медленно и скупо, словно взвешивая каждое слово. Без нужды часто доставала платочек из рукава платья и прикладывала его к кончику носа, словно подкрепляя себя запахом недорогих духов.
- Я знала, конечно, что у Романовых в Тобольске было много драгоценностей. Слышала, что их пытались спрятать, хотя отбирать их никто как будто не собирался.
- Кто выносил?
- Многие, вероятно. Гендрикова, Жильяр, камердинеры Чемодуров и Волков. Кажется, священник Владимиров… Но все это я могу сказать только с чужих слов.
- А муж ваш?
- Что вы, это исключено! Это было бы слишком рискованно - нарушение служебного долга.
- А кому передавали, где укрывали ценности - это., хотя бы с чужих слов, вы можете сказать?
- Могу,- понюхала платочек Кобылинская.- Вернее всего, в женский монастырь.
- И только?
- Я, право, не знаю…
- А мужу, например, Евгению Степановичу?
Клавдия Михайловна снова потянулась к платочку, опустив глаза.
- Возможно. Но я об этом не знала… Вам кажется это странным? Конечно, Евгений Степанович доверял мне, но, я думаю, просто не хотел впутывать меня, легкомысленную, по его мнению, женщину, в это тонкое и щекотливое дело.
Михеев был доволен - она говорила неправду, значит, именно здесь ей есть основания скрывать что-то более серьезное. Он молчал, сосредоточенно разгребая спичкой окурки в пепельнице. Молчала и Кобылинская, но ей, заметно, это было в тягость - она ждала вопросов, чтобы продолжить развивать свою версию.
- Вы мне не верите…- не вытерпела она.- А между тем это так. Могу даже сказать больше - я сама выносила и прятала кое-что по просьбе Романовых, а муле об этом не знал. Да, да, видите, как получается…
Михеев вопросительно поднял на нее глаза.
- Дело было так,- торопливо, словно боясь, что ее прервут, заговорила Кобылинская,- накануне отъезда последней партии Романовых, наследника и его сестер, Алексей дал мне коробочку. Обыкновенную жестянку из под мятных лепешек. В ней были монеты, золотые и серебряные-коронационные рубли, памятные монеты и медали, выпущенные к трехсотлетию дома Романовых. Я в этом мало разбираюсь, но Алексей сказал, что они редкие, дорого стоят, и просил меня сохранить их.