- Да, я взяла эту каплю, чтобы спасти себя и ребенка, чтобы избавить от себя вас, наконец. И вы мне это ставите в вину, издеваетесь над этим?1 Я отработаю, я верну… мой сын вернет, когда подрастет. Готова отдать свой глаз, стать рабой, только не чувствовать себя должной, не слышать этих гнусных упреков… Я верну. Вернете ли вы?! - кричала Кобылинская в истерике.
Пуйдокас астматически сопел, бросая на нее злобные взгляды.
Просматривая бумаги и письма, взятые при обыске у Пуйдокасов, Михеев, в поисках хоть каких-то намеков или упоминаний о драгоценностях, натолкнулся на бумажку непонятного ему вначале назначения. Она лежала в старомодном, вышитом бисером бумажнике-портфельчике, где Анеля Викентьевна хранила семейные реликвии вроде первого рисунка сына Костеньки, некоторые адреса и квитанции страхового общества «Саламандра».
По-видимому, это был план какого-то помещения: показаны окна, дверь, стены. На одной из внутренних стен нанесены дымоходные или вентиляционные каналы. От наружной, перпендикулярной стены в их сторону тянулась проведенная красным размерная стрелка с цифрами. От каналов, в обратную сторону, к острию той стрелки, тянулась другая, короткая: судя по всему, она показывала расстояние от каналов до какой-то точки на стене.
После рассказа Кобылинской Михеев показал ей эту бумажку. Клавдия Михайловна, не очень разбиравшаяся в схемах, признала, однако, в ней план помещения, куда водил их тогда с мужем Константин Иванович Пуйдокас и где он указывал на приготовленный тайник.
Анеля Викентьевна уже знала о разоблачениях Кобылинской, но не смущаясь отрицала все, даже бесспорные, легко доказуемые факты. Лишь увидев в руках у Михеева найденную в ее портфельчике бумажку, встревожилась. Более того - была потрясена. Окаменев лицом, долго молчала, потом зарыдала.
- Боже мой, боже мой! - всхлипывала она, заливаясь слезами.
Больше от нее Михеев не услышал ни слова.
Константин Иванович, приглашенный на беседу через несколько дней после встречи с Кобылинской, тоже не смущаясь, почти начисто отрицал ее показания, признавая лишь самое неопровержимое: да, встречался с ними в Омске, да, приютил тогда у себя Клавдию Михайловну с ребенком, но о драгоценностях разговора не было, а говоря о «капле», он имел в виду то время, когда все романовское добро было у них, у Кобылинских, в руках. Да, он что-то получал в Тобольске от Кобылинского на хранение, не зная, что именно, но потом возвратил перед отъездом Кобылинского на новую службу в колчаковскую армию.
- Вы же видите, она истеричка,- говорил Пуйдокас Михееву извинительно-осуждающим тоном.- В таком состоянии чего не наговоришь.- Но, посмотрев на план, крякнул и криво усмехнулся.