Я подавила желание схватиться за голову.
Это все бред… бред одурманенного зельем парня. Да, сейчас он искренне верит в то, что говорит, но что будет потом? А это самое “потом” уже маячит в угрожающей близости! Срок жизни “любви” Лады — неделя…
— Сделайте паузу, — тихо посоветовала я, надеясь, что в голове подруги осталось хоть немного мозгов. — Всего несколько дней осталось, Ладушка. Зато потом ты можешь быть уверена в его чувствах!
— Я и так уверена, — упрямо гнула свою линию бывшая соседка. — И не переживай так, я не совсем дурочка и не собираюсь допускать близость пока он в таком состоянии. Все будет хорошо, не переживай.
Ну и как я могу не переживать в таких условиях?
Если я правильно помню, то парень, который нравился Ладе, один из самых ветреных боевиков. Половину целительниц перепортил, мерзавец такой! Но тем от такого обращения только слезы, а вот ведьмочка рискует гораздо больше.
Вопрос, где моя Лада успела оставить свою голову, раз не понимает очевидного?!
В общем, меня выставили из комнаты через пять минут, заверив, что ей очень приятно, что я так волнуюсь, но не стоит тратить нервы по пустякам. Еще и мешочек успокаивающего сбора вручила, зараза такая!
Я поднималась к себе в комнату, пребывая в самых смешанных чувствах. Преследовало стойкое ощущение того, что мой мир рушится как карточный домик, словно под все несущие основы бросили по фаерболу.
А с другой стороны я уже устала ныть. Да, внутренне я ныла все это время и даже с удовольствием жалела себя… как раз потому, что ничего особо страшного не произошло.
Ну влюбилась… ну бывает! Стоит на Ладу вот посмотреть и ужаснуться.
В свои апартаменты я заходила в самом боевом расположении духа. Лиса было метнулась мне под ноги, но оценив выражение лица — на полусогнутых лапах отбыла в свой угол. А я быстро переоделась в спортивный комплект одежды и, уперев руки в боки, смерила рыжую трусиху насмешливым взглядом и велела:
— Одуванчик, поднимай свою пушистую попу! Мы идем бегать!
— Мы? — с опаской уточнила она, высовывая нос из под покрывала. — Ведушка, ты оговорилась… Это ТЫ идешь бегать!
— Нет, моя дорогая, — стянув тонкую ткань, торжествующе выдала я. — Ты мой фамильяр, не так ли? В горе и в радости, как там еще?…
— В горе и радости — несомненно! — побожилась Одуванчик, но тут же возмущенно возопила. — Но не в спорте же!
— И в нем мое сокровище, и в нем тоже.
С грехом пополам я все же вытащила упирающуюся поганку в коридор, и та перестала стонать на весь этаж, что бедное, несчастное животное тащат на экзекуцию. Села на пушистую задницу и стала торговаться.