.
Общеобязательный характер подобной стилизации уже, пожалуй, превосходит силу официальных запретов и предписаний; создателям нового шлягера гораздо легче прощают то, что они отклонились от 32-тактной песенной структуры или что интервал между звуками не укладывается в пределы ноты, чем то, что они осмелились привнести в мелодику или гармонию хоть малейшую деталь, отклоняющуюся от стереотипа. Орсону Уэллсу прощают любые нарушения законов жанра ввиду того, что эти заранее просчитанные исключения лишь подтверждают общее правило. Стремление к воспроизведению технически обусловленных клише, которые в исполнении актеров и режиссеров должны казаться естественными – такими, чтобы нация усвоила их и начала считать своими, – доходит до таких тонкостей, что по своей изощренности почти совпадает с произведением авангардного искусства, изобразительные средства которого, заметим, служат выражению истины, а не чего-то ей противоположного. Мерилом же мастерства выступает редкое умение досконально соответствовать критериям стереотипной естественности во всех отраслях индустрии. Словно по законам логического эмпиризма, то, что говорится, и то, как это говорится, должно легко проверяться сравнением с обыденным языком. Производители считаются экспертами. Воспроизведение стереотипов требует необычайной производительности, которую оно же само потребляет и расходует впустую. Оно несравнимо опережает различие между стилем естественным и стилем искусственным, свойственное культурному консерватизму. Искусственным можно в лучшем случае называть такой стиль, который навязан извне, вопреки сопротивлению самой формы. Но в культурной индустрии все содержание до последней составляющей происходит из того же самого источника, что и язык, в котором оно находит свое выражение. Стычки, случающиеся на почве совсем уж неправдоподобной лжи между специалистами сферы культуры, с одной стороны, и спонсорами и цензорами, с другой, свидетельствуют не столько о внутренних эстетических разногласиях, сколько о разнице интересов. Репутация специалиста, иногда еще свидетельствующая об остатках профессиональной независимости, оказывается противопоставлена деловой политике Церкви или концерна, производящего культурный продукт. Однако сама по себе эта ситуация разрешается прежде, чем дело доходит до реального столкновения сторон. В глазах своего создателя образ святой Бернадетты представлял собой приманку для потенциально заинтересованных корпораций до того, как права на него оказались в руках Дэррила Занука. Вот к чему свелось сопротивление формы. Поэтому стиль, диктуемый культурной индустрией и не встречающий более никакого сопротивления со стороны формируемой им материи, является одновременно и отрицанием стиля как такового. Компромисс, достигаемый между общим и частным, общим правилом и спецификой конкретного предмета, в котором – и только в нем одном – и заключается сущность стиля, теряет всякий смысл, поскольку напряжения между полюсами даже не возникает: сталкивающиеся противоположности сливаются в безликую тождественность, общее способно подменить собой частное – и наоборот.