Культурная индустрия. Просвещение как способ обмана масс (Адорно, Хоркхаймер) - страница 20

Чем прочнее позиция индустрии культуры, тем шире поле ее действия в отношении потребностей потребителя: она может управлять ими, вызывать их, усмирять; она в силах даже лишить потребителя возможности развлекаться – культурному прогрессу ничто не способно воспрепятствовать. Но эта тенденция свойственна самому принципу развлечения как принципу буржуазно-просвещенного свойства. Поскольку потребность в развлечении в значительной мере была стимулирована самой индустрией, соблазняющей потребительские массы обратить внимание на произведение за счет его сюжета, на репродукцию – за счет изображенного на ней аппетитного блюда, а на пакетик с желатином, в свою очередь, – за счет размещенного на упаковке желе, в самом характере развлечения чувствуется та самая коммерческая раскрутка, отголоски увещеваний менеджера, расхваливающего свой товар, криков ярмарочного зазывалы. Однако изначальное сродство бизнеса и удовольствия просматривается уже в самой сути удовольствия как апологии общества. Быть всем довольным означает быть со всем согласным. Удовольствие может существовать, только изолировавшись от всех общественных процессов в совокупности, поставив крест на интеллектуальном содержании и с самого начала выставив на посмешище свойственную любому, даже самому ничтожному произведению претензию на то, чтобы в своей ограниченности являться отражением целого. Развлекаться всегда означает не думать, забыть о страдании, даже находясь перед его лицом. В его основе лежит бессилие. На самом деле удовольствие – это бегство, но не бегство, как принято думать, от ужасной реальности, а бегство от малейшей мысли о противостоянии ей. Свобода, которую обещает нам развлечение, – это свобода от раздумий, которые могли бы вылиться в возражения. «Чего же они хотят, эти люди?» – вся беспардонность этого риторического вопроса заключается в том, что в качестве мыслящих субъектов здесь подразумеваются именно те люди, отучить которых вести себя как субъекты, а не объекты, и является в данном случае целью. Даже там, где публика позволяет себе восстать против индустрии развлечения, все в итоге выливается в привычное непротивление, внушенное самой же индустрией. Тем не менее удерживать внимание публики становится все сложнее. Прогрессирующее оглупение не должно по своим темпам отставать от интеллектуального развития. В эпоху статистики люди уже научены горьким опытом и не станут идентифицировать себя с миллионером с экрана, но они по-прежнему еще слишком глупы, чтобы хотя бы немного освободиться от диктата больших чисел. Идеология прячется под маской теории вероятности. Счастье в жизни ждет отнюдь не каждого, а лишь того, кто вытянул счастливый билет, или даже, что еще вероятнее, того, кто избран некоей высшей силой – обычно это сама же индустрия развлечения, которая, кажется, вечно ищет таланты. Эти самые таланты, обнаруженные и с большой помпой представленные широкой публике, являют собой идеал нового, зависимого среднего класса. И все же на старлетке, изображающей секретаршу, в отличие от настоящей секретарши, вечерний наряд сидит как влитой. Поэтому ее появление внушает зрительнице не только гипотетическую возможность когда-нибудь самой оказаться на экране, но и много отчетливее – разницу между реальной женщиной и экранным образом. Счастливый билет достанется только одной, лишь одному человеку суждено стать знаменитым, и хотя чисто математически шансы у всех равны, они настолько мизерны, что лучше сразу оставить надежды и порадоваться за другого, на месте которого, безусловно, мог бы оказаться ты сам – мог бы, но никогда не окажешься. Везде, где культурная индустрия дает возможность наивно идентифицировать себя с предлагаемым образом, она незамедлительно сама же разрушает эту иллюзию. Забыться невозможно. Когда-то зритель видел в свадьбе на экране свою собственную. Нынче же счастливая пара из киноленты – это в общем такие же точно люди, что и публика, сидящая в зале, однако подобное сходство таит в себе и непреодолимое различие между отдельными элементами ее человеческой составляющей. Совершенное сходство – это абсолютное различие. Тождественность массы делает невозможной тождественность отдельно взятых примеров. Культурная индустрия создала карикатурный образ человека как вида. Ценность каждого отдельного человека заключается лишь в том, что он способен подменить собой любого другого: он – не более чем один из представителей себе подобных. Даже как личность человек представляет собой полное ничто: незаменимых не бывает – вот что доходит до него, когда он со временем перестает быть как все. От этого меняется внутренняя сущность религии успеха, при том что важность ее остается прежней. Путь через тернии к звездам, предполагающий страдание и борьбу, все больше вытесняет вероятность сорвать куш. Идеология всячески восхваляет присутствие слепой Фортуны в заведенном ритуале жеребьевки, в результате которой песня становится хитом, а кто-то из девочек на съемочной площадке оказывается подходящей для роли героини. В кино лишь сильнее подчеркивается роль случая. Поначалу то, что единообразие героев, за исключением злодеев, доведено в нем до абсолюта, до того, что даже лица подбираются похожие (и тем, у кого, как у Гарбо, на лице написано, что к ним нельзя обратиться с возгласом «Эй, привет, сестренка!», увы, не везет), делает жизнь зрителей проще. Их уверяют в том, что можно просто быть самими собой – и все получится, от них не ожидают ничего, на что они, по их разумению, не способны. Но одновременно незаметно указывают на то, что все усилия ничего не стоят, поскольку даже достижение буржуазного благосостояния никак не связано с суммарным эффектом от производительного труда. И публика понимает намек. В сущности, все признают, что в стремлении к счастью организация и подготовка – лишь одна сторона медали, в то время как оборотная – случай. Поскольку в обществе уже настолько развито рациональное мышление, что в принципе инженером или менеджером способен стать каждый, стало совершенно неважно, в кого социум вкладывает необходимые образовательные ресурсы или кому доверяет право возложить на себя подобную миссию. Случай и целенаправленное планирование становятся тождественны, поскольку, ввиду равенства всех людей, счастье или несчастье каждого в отдельности, от мала до велика, теряет всякое экономическое значение. Даже счастливое стечение обстоятельств может быть спланировано заранее: не в том смысле, что счастливый жребий достанется тому или иному, а в том, что в этот счастливый жребий и в шансы его вытянуть будут верить. Самим же планировщикам он служит своего рода алиби, создавая впечатление, будто в той бесконечной череде предпринятых мер и осуществленных транзакций, в которую превратилась жизнь, есть еще место непосредственным и спонтанным взаимоотношениям между людьми. Культурная индустрия тиражирует подобную спонтанность на различных носителях посредством произвольного выбора из среднестатистических случаев. Общее бессилие находит свое отражение в статье, описывающей скромные, но не лишенные блеска похождения счастливчика, выигравшего в журнальном конкурсе путевку, – лучше всего, если им окажется какая-нибудь стенографистка, хотя велика вероятность, что она победила в конкурсе не просто так, а ввиду неких связей с местными авторитетами. Человечество до такой степени превратилось в подручный материал, что власть имущие могут позволить себе не просто вознести кого-нибудь из общей массы на свой Олимп, но и совершенно спокойно сбросить его обратно – пускай и дальше сидит там, со своими правами и своим трудом. Культурная индустрия заинтересована в человеке лишь как в потребителе и рабочей силе – и в реальности ей удалось свести к этому нехитрому знаменателю как все человечество в целом, так и каждого его представителя в отдельности. В зависимости от того, что нынче является определяющим, в идеологии на первый план выходит то случай, то организационные способности, то технологии, то обычная жизнь, то природа, то цивилизация. Как кадровому ресурсу человеку напоминают о важности рационального планирования и необходимости включаться в него, руководствуясь здравым смыслом. Как потребителю ему что на экране, что на бумаге демонстрируют свободу выбора и все прелести существования вне рамок системы на примере случаев из частной жизни. Но в любом случае с позиции индустрии он остается всего лишь объектом.