Пятый, седьмой, восьмой этаж… Теперь я была в башенной части здания. Наконец я добралась до последней площадки и остановилась, чтобы отдышаться.
Налево в башне белела дверь. Я постучала. Выглянул студент с нежными, румяными, как у девочки, щеками.
— Профессор Берзинь? — переспросил студент. — О, профессор сейчас в подвале! Пожалуйста, пройдите по боковой лестнице вниз, до самого конца, и еще восемнадцать ступенек направо, к подвалу.
— Простите… — сказала я. Сердце мое колотилось, и я никак не могла отдышаться после подъема. — Простите, сколько лет профессору?
Студент посмотрел на меня озадаченно. Потом румяное лицо его просияло улыбкой.
— О, да, да! — проговорил он, кивая головой. — Понимаю… Семьдесят девять лет. Это удивительно, вы правы! Мы уже привыкли, знаете… Но это удивительно, я вас понимаю!..
Спускаясь по лестнице, идущей в подвал, я услыхала шум. Можно было подумать, что за дверью живет тысяча сверчков и все они поют и трещат. Невольно вспомнились сухие августовские вечера на подмосковной даче, запах сена, пыльной травы и пенье сверчков под звездным небом, где уже переливается осеннее созвездие Плеяды…
Нет, это не были сверчки! В треске ощущалась неживая, механическая ритмичность. Я вслушалась еще раз и узнала наконец природу звука. Но меня поразила его сила: такого могучего тиканья нельзя услышать даже в часовом магазине.
Вдруг, заглушая тиканье, раздался громкий и сердитый бас.
— Осторожно! — прокричал он. — Не шумите, пожалуйста! Здесь надо ходить на цыпочках…
В подвале на грубом табурете сидел старик. На нем была широкополая старомодная шляпа; седая борода спускалась на грудь, осыпанную пеплом. Старик опирался на толстую суковатую палку. Возле него стояла студентка, худенькая, хрупкая девушка.
— Ну? — сказал старик, взглянув на девушку. — Что же вы стоите?
Тут он повернул голову и увидел меня.
— Кто вас пустил сюда? — прокричал он таким громовым голосом, что я невольно попятилась. — Кто вы такая? Что? Не слышу! Из Москвы? Из газеты? Все равно нельзя! Вы знаете, куда вы попали? Здесь святая святых! Здесь часы, которые идут с точностью до тысячной доли секунды. Что? В этой комнате дышать нельзя, понимаете? А вы топочете ногами без спросу. Уходите! Что? Уходите немедленно, здесь нельзя громко разговаривать…
Профессор кричал, девушка смотрела на меня, не мигая, виноватыми, сочувствующими глазами. Пятясь и бормоча извинения, я отступила. Только сейчас я увидала громадные часы, покрытые стеклянным колпаком. За ними в глубине подвала мерцали и поблескивали неизвестные мне приборы, которые я не успела разглядеть. Дверь захлопнулась, но в ту же секунду прогремел голос профессора: