Миссис Аллен задумчиво посмотрела на меня.
— Понимаете… — сказала она. — Когда я ехала сюда, я хотела прежде всего увидеть то, в чем мы непохожи. И вот в больнице… Я лежала и думала: «Боже, как быстро мы все забываем!» Вот я уже забыла о том, что мы пережили во время войны. Я забыла о том, что нам одинаково дорого и одинаково ненавистно. Я ходила по Москве и искала, в чем мы различны, что нас отделяет друг рт друга. Почему? Почему мы так быстро забываем то, чего человек не вправе забыть?
Она говорила быстро, поминутно затягиваясь сигаретой; на щеках ее выступили розовые пятна.
А я смотрела на эту немолодую женщину, сидящую в моем доме, на ее диковинную, чересчур открытую кофту, на причудливый браслет, болтающийся на худой руке, и видела ее в военной форме, с распухшими, красными от бессонницы веками, за рулем тяжелой, пахнущей карболкой и кровью санитарной машины. И еще я видела руины на улицах Лондона; и ту убитую женщину в Ленинграде, в которую попал осколок снаряда, когда она стояла в очереди за хлебом; и худую девочку на вокзале в Воронеже, которую бородатый солдат кормил супом из своего котелка; и старика в горящей Одессе, что стоял у дороги и плакал; и еще многое, многое другое.
То, чего мы не забыли и никогда, никогда не сможем и не захотим забыть.
Погода переменилась сразу — и зима кончилась. Грянуло солнце, обильное, торжествующее, и лишь на бульварах кое-где темнел вдоль ограды старый грязный снег, ноздреватый, как губка. А вскоре растаял и снег.
Деревья еще были голы, но в угольной черноте ветвей уже проступала слабая малахитовая растушевка, предшествующая рождению листвы. Тропинки на бульварах не просохли, и там, где таилась влага, городская скудная земля пахла величаво и прекрасно, как в поле. Порой из-за угла прихватывал ветер, полный резвой игольчатой свежести, но воздух уже прогрелся; и голубой свет вокруг, и эта робкая нежность природы — все было невыразимо прекрасным, как бывает только весной.
Я шла по переулку, мимо деревьев и домов, мимо стоящих у тротуара машин, от которых тянуло запахом нагревшегося металла, шла к большому зданию, что возвышалось в конце переулка, блестя окнами, освещенными солнцем. Там находилась музыкальная школа, и я условилась накануне с преподавателем, что приду к нему на урок послушать его ученицу, очень маленькую и очень талантливую.
Но случилось так, что я опоздала, причем опоздала изрядно. Открыв дверь в класс, я увидела незнакомую строгую женщину в очках и сидящего за роялем толстого мальчика. Мальчик играл сонату Гайдна.