Нет, никак не могло это двухмесячное путешествие по удобным американским автомобильным дорогам с газолиновыми станциями, туристскими домиками, с знаменитым американским сервисом, путешествие по живописным местам Америки в обществе симпатичных, знающих свою страну спутников, с остановками в чистеньких и опрятных городках превратиться в сплошную увеселительную поездку. Хотя все внешние предпосылки для этого, казалось, были налицо. В сущности говоря, «Одноэтажная Америка» очень грустная книга. Ильфу и Петрову было грустно от американского счастья в маленьких стандартных электрических домиках, Потому что они уже успели узнать, какой нелегкой ценой оно добыто и как часто даже такое крохотное электрическое благополучие оказывается неустойчивым. «Заправляясь» в нью-йоркском кафетерии красиво приготовленной, но повсюду одинаково безвкусной и однообразной пищей, они читали речь Микояна о том, что в социалистической стране еда должна быть вкусной, что она должна доставлять людям радость,— читали, как поэтическое произведение. Им надоедал превосходно рационализированный американский процесс еды, доброкачественной, но совершенно обесцвеченной во вкусовом отношении. Надоедало еженедельное журнальное пойло и пошлые голливудские фильмы, наполненные чечеткой, поцелуями и выстрелами, от которых зритель постепенно тупеет. По статистике, которую Ильф и Петров вели для себя в пути, даже самый милый и умный мальчик, прекрасно окончивший школу и отлично прошедший курс университетских наук, после нескольких лет исправного посещения кинематографа мог сделаться идиотом. Смотреть такие фильмы они считали унизительным занятием для человека. В письме к жене Ильф высказывался еще категоричнее, рекомендуя показывать их котам, курам, галкам. Конечно, Ильф и Петров хорошо знали, что Голливуд — не только стандарт и погоня за долларами. В свои книжечки они записывали драматические рассказы прогрессивных кинодеятелей о той упорной борьбе, которая здесь велась против ежедневного и ежечасного попирания искусства. Но если сражение оказывалось проигранным,— некуда было деваться, некуда уйти. Режиссеры и актеры прикованы к голливудскому продюссеру, как крепостные. Воспоминание о голливудских крепостных тоже бросало трагический свет на заокеанские записи Ильфа и Петрова.
Они скучали в обесцвеченных и обезличенных маленьких американских городках, как две капли воды похожих друг на друга, замечательных полным отсутствием оригинальности, с их безысходной асфальтово-бензиновой тоской. В каждом новом городке было много электрических и холодильных шкафов, стиральных машин, пылесосов, ванн и автомобилей. И каждый новый городок был так мал духовно, что мог целиком разместиться в одном переулке. Но ведь Голливуд, о котором мечтают сотни тысяч девушек со всех концов земного шара, советскому человеку тоже был скучен. Чертовски скучен! Если в маленьком американском городке зевок продолжается несколько секунд, то в Голливуде он затягивается на целую минуту. А иногда, признавались Ильф и Петров, и вовсе нет сил закрыть рот. Их тревожила та духовная вялость, которую капитализм стремился всемерно поддерживать в людях, и за все время пребывания в Штатах не покидало ощущение неустойчивости американской жизни с ее однообразной, мертвящей, не имеющей конца погоней за золотом, где слишком много денег у одних и слишком мало у других. В Америке, писали они полушутливо, полусерьезно, «мы все время чувствовали непреодолимое желание жаловаться и, как свойственно советским людям, вносить предложения. Хотелось писать в советский контроль, и в партийный контроль, и в ЦК, и в «Правду». Но жаловаться было некому. А «книги для предложений» в Америке не существует». Эта богатая и противоречивая страна, большая маленькая Америка, одновременно передовая и отсталая, которая в состоянии прокормить миллиард человек, но не может прокормить свои сто двадцать миллионов, обеспечить их работой, хлебом, жильем1, по глубокому убеждению Ильфа и Петрова, даже достигнув еще большей степени богатства, все-таки не станет ни спокойней, ни счастливей. В слишком опасном соседстве с денежными мешками Уолл-стрита находится право на свободу и счастье.