«— Передайте, любезный, деньги кондуктору на полторы станции. Да сдачи не позабудьте.
— Да ведь у меня рук нет, милый,— скромно отвечает инвалид.
— А ты зубами. Я, брат, в цирке одного такого видел. Тоже из ваших. Без рук, стервец, обходится. Карты тасует... Ты пойди, полупочтенный, посмотри.
— Боже, какой нахал! — с молитвенным ужасом шепчет сидящая рядом старушка.
- Ну уж и нахал! Это вы, мамаша, слишком. Просто жертва империалистической бойни».
Активное, действенное отношение к событиям и людям в таких фельетонах выражено уже со всей определенностью в прямых авторских отступлениях, то лирических, то юмористических, то публицистических (например, рассуждение в фельетоне «Караул!» о всевозможных дорогостоящих хозяйственных чудачествах). Вообще автор теперь все чаще сам, непосредственно (как это впоследствии не раз будет случаться в «правдинских» фельетонах Ильфа и Петрова) выходит из-за кулис на авансцену, чтобы произнести свой «приговор». А иногда весь гнев и возмущение, как в фокусе, собираются в одной колючей реплике, в злой шутке, которую писатель тоже произносит от собственного имени, никому не передоверяя. Фельетон о подхалиме прямо заканчивается публичным «сечением» героя. Сердитый, с позорными следами мыла на подбородке, он вышел из парикмахерской.
«Природа плевалась маленьким, противным дождишкой. Автобус окатил нашего героя грязью, энергичный продавец вечерней газеты наступил ему на ногу...
Так тебе и надо, сукин сын! Не будь подхалимом! Не будь подхалимом! Не будь подхалимом!»
Первые миниатюры Петрова чаще всего складывались из маленьких эпизодов, энергично приближающих события к комической развязке. Со временем средства и способы сатирического отображения жизни в фельетонах Петрова становятся богаче и разнообразней. Он уже не ограничивается перечислением только комических действий, только поступков. Искры веселого смеха он добывает из описания пейзажей, лиц, обстановки, одежды. В рассказе «Семейное счастье», который хотелось бы даже назвать маленькой юмористической повестью, стремительное веселое действие уже довольно прочно соединяется с изображением различных черт комсомольского быта. В начале 20-х годов многие молодые, горячие головы были искренне убеждены, что галстук символизирует «сползание» на мещанские позиции, чуть ли не измену интересам революции, что желание создать домашний уют — это вреднейший предрассудок, а загс, как сказано в рассказе Петрова,— «уступка мелкой буржуазии и крестьянству». Петров с большим юмором описал сердечные неурядицы в жизни двух приятелей-комсомольцев, которые попутно решали для себя и эти проблемы. Жоржик, тот, что носит галстук бабочкой, чистит ботинки кремом «Функ», а зубы — пастой «Идеал девушки», находит свое счастье с Катей, убежденной гонительницей всяких «мещанских пережитков», в том числе, конечно, и галстуков. А вот Абрам, презиравший домашний уют, красивую одежду и даже вкусную еду, расстается с Катей и в конце концов вручает свое суровое сердце Марусе, жене Жоржика,— «чудесному видению с ультрахозяйственным уклоном».