Веселые злоключения обеих супружеских пар приобрели широкую популярность, когда на ту же тему написал водевиль «Квадратура круга» Валентин Катаев. Собственно, он-то и разыскал Абрама и Жоржика на страницах «Комсомольской правды», сначала обратил на них внимание брата, а потом еще раз сам рассказал историю смешного посрамления противников семьи и брака. Для нас сравнение рассказа Петрова с водевилем Катаева представляет особый интерес, наглядно показывая связь ранней юмористики Петрова с катаевской. В 20-е годы Катаев как писатель уже выступал во многих жанрах. Но Петрову ближе всего был Катаев-юморист, автор веселых и остроумных рассказов. «Семейное счастье» и «Квадратуру круга» легко принять за произведения одного и того же автора,— так много между ними общего не только в сюжете, но и в комедийных приемах. Сам Петров готов был признать Катаева своим наставником. В его глазах и в глазах Ильфа Катаев был «профессиональным метром», к мнению которого они оба всегда прислушивались с большим уважением. Катаев дал им идею «Двенадцати стульев». На титульном листе романа стоит посвящение Катаеву. Первоначально «Двенадцать стульев» даже задумывались как произведение трех авторов. Ведь никогда до этого Ильф и Петров не совершали столь далеких рейсов и, собираясь в первое большое плавание, они выбирали себе в руководители художника, родственного по духу.
Как готовился к плаванию Петров, мы отчасти уже представляем.
А как готовился Ильф?
Пока они выступали порознь, Ильф мог во всем показаться полной противоположностью Петрова. В самом деле, одна половина автора писала довольно часто, другая, напротив, писала редко. Одна половина предпочитала веселую игру воображения, другая — непосредственное свидетельство очевидца. Ильф любил ходить, смотреть, записывать, а когда обзавелся фотоаппаратом, то и фотографировать.
Г. Мунблит, который был дружен с Ильфом и Петровым, заметил однажды, что, если бы когда-нибудь, на какой-нибудь час в поле зрения Ильфа вдруг осталась бы «одна какая-нибудь спичечная коробка, он бы и тогда не соскучился и стал бы, покашливая, ее разглядывать и нашел бы в ней бездну интересных вещей, а главное, непременно придумал бы способ ее улучшить».
Юрию Олеше сам Ильф говорил: «Вы знаете: я — зевака!»
Но, конечно, зевакой он был особенным. Олеша пишет: «Он делал выводы из того, что видел, он формулировал, объяснял. Каждая формулировка была пронизана чувством. Это был журналист в самом высоком смысле этого слова, если говорить о журнализме как о деятельности, сопряженной с участием в перестройке мира». Его фельетоны в «Смехаче» (где Ильф выступал под именем И. А. Пселдонимова) да и в других газетах и журналах чаще, чем у Петрова, построены на реальных фактах, имеют в виду определенных лиц. Его сила не столько в полете юмористической фантазии, сколько в зоркости сатирических наблюдений и остроте оценок, порою веселых, порою грустных, порою яростных, а порою всё вместе — и веселых, и грустных, и яростных. Факты, события, которые Петров скорее всего описал бы с добродушным юмором, Ильф изображал с язвительной иронией. Лев Славин, старый товарищ Ильфа по одесскому «Коллективу поэтов», потом долго работавший бок о бок с Ильфом и Петровым в «Гудке», отмечал именно эту особенность творческой манеры каждого. В возникшем содружестве «жгучую едкость ильфовской иронии Петров разбавлял своим живительным юмором».