Таким образом, авантюрный сюжет не имел для них самодовлеющего значения. В романе они собирались заняться тем же, чем занимались до сих пор как фельетонисты,— расправиться со многими уродливыми порождениями нэпа, продолжить обличение старого, поддержать новое. И тут традиционная форма романа приключений, позволяющего легко перебрасывать действие всюду, куда ведут следы стульев, и не очень связывать себя местом и временем, оказалась очень удобной. А то, что в ходе повествования стулья из гарнитура мадам Петуховой еще и «расползались в разные стороны, как тараканы», по замечанию критика Б. Гроссмана, делало сюжет романа более разветвленным и напряженным («Заметки о творчестве Ильфа и Петрова». «Знамя», 1936, № 9).
Пушкин, рекомендуя Гоголю сюжет «Мертвых душ», говорил: сюжет этот тем и хорош, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество разнообразных характеров. К похождениям своих новоявленных приобретателей Ильф и Петров относились «по-гоголевски», ценя возможность передать разнообразие лиц и характеров. В журнальном варианте они даже сопроводили «Двенадцать стульев» подзаголовком «роман-хроника», действительно создав своеобразное бытовое, юмористическое обозрение малого мира. Ведь, гоняясь за бриллиантами мадам Петуховой, Бендер и Воробьянинов попутно обшарили многие медвежьи углы и «помогли» авторам вывести на поверхность разные типы очень еще стойкой и многоликой в 20-е годы нэпманской, обывательской, мещанской России. Тут и бесконечно далекие от современной жизни, нелепые призраки дворянского, помещичьего строя, утешающие себя воспоминаниями о никому не нужной, всеми давно позабытой трухе. Тут и вполне «современные» предприимчивые дельцы, стремящиеся нагреть руки на разных темных, нэпманских аферах. Тут и «совмещане» вроде людоедки Эллочки, уже успевшие «прослоить» новый советский быт.
Если говорить всерьез о литературных аналогиях и влияниях, то, конечно, в не меньшей степени, чем полушутливому разговору с Катаевым, Ильф и Петров были обязаны влиянию его повести «Растратчики», незадолго до «Двенадцати стульев» опубликованной в журнале «Красная новь». В этой повести Ильфа и Петрова привлекал столь близкий им самим пафос отрицания малого мира. Герои повести главбух Прохоров и кассир Ванечка Клюквин тоже колесили по стране. И не просто колесили. На своем пути они то и дело встречали разных нелепых последышей старого режима, снова поднимавших голову в годы нэпа. А самоуверенный и глупый Прохоров, в котором нэп разжег давнишнюю мечту о «роскошной жизни», внутренне чем-то даже напоминал Кису Воробьянинова.