– Да посмотрите, как мало интереса он проявляет к графу де Люку, – продолжает Франни, имея в виду сына Полины де Винтимиль. – Парню уже двадцать, а ему до сих пор из королевских сундуков даже на полк не дали[33]! Кроме того, мне говорили, что она чудовищно заносчива, скоро королю это надоест. Вы-то должны понимать, что ваши два величайших достоинства – гибкость и умение терпеть.
Я весело рассмеялась. Но даже эти правдивые слова не в силах остановить поток сплетен: сегодня мадемуазель де Роман была осчастливлена новым бриллиантовым ожерельем, назавтра король подарил ей карету с шестеркой лошадей. Ее уподобляют Елене Троянской, взахлеб восхищаются ее сказочной фигурой, а уж восторгам по поводу ее изящества и элегантности поистине нет конца.
Элегантность! Дочь мелкого чиновника из глухой провинции! А послушаешь – будто говорят об урожденной герцогине.
Нет, я должна увидеть ее собственными глазами. Мы с Николь едем в моей карете в парижское предместье под предлогом посещения Севрской фарфоровой фабрики и выбора нового кофейного сервиза. Слов нет – сервиз, как всегда, просто божественный. Чашки, тоненькие, как яичная скорлупа, расписаны голубыми ивами в китайском стиле. А после этого – короткая поездка до Булонского леса, где каждый день мадемуазель де Роман являет себя народу и напоказ толпе кормит грудью королевского младенца. Стоит погожий весенний день, и в Булонском лесу не протолкнуться от праздношатающихся бездельников и охотников до развлечений, людей всякого чина и звания. Как раз здесь я сто лет назад встретила ту цыганку-гадалку.
Вскоре Николь возвращается ко мне с известием, что Анна сегодня пребывает под стенами Лонгшанского аббатства. Я старательно закрываю лицо вуалью, и мы спешим по дорожке к монастырю. А вот и мадемуазель де Роман, в которую так влюблен мой Луи, – сидит на травке, окруженная толпой зевак.
Женщина в центре толпы действительно прекрасна, она прямо излучает безмятежное спокойствие. По зеленой весенней траве озером растеклось ее голубое платье, а единственным украшением служит крестик на шейной ленточке. Грудь женщины и младенец целомудренно прикрыты большой кружевной косынкой. Хотя ее легендарные черные волосы аккуратно уложены в прическу, один густой локон, действительно черный как вороново крыло, стекает по спине, чуть-чуть не дотягиваясь до травы.
– Ох! Вылитая мадонна! – восхищенно шепчет Николь, и она совершенно права: эта женщина воистину прекрасна. Белизна ее кожи не уступит моему севрскому фарфору, а черные волосы выгодно смотрятся на этом фоне. И такая молодая – говорят, ей не больше двадцати. Вдвое моложе меня.