– Расступитесь, расступитесь! – повелительно выкрикивает Николь и отталкивает с дороги какого-то человека с сумкой, полной кудахтающих кур. – Дорогу принцессе де Понти!
Мадемуазель де Роман поднимает взор. Хотя Николь объявила о прибытии знатной дамы, она не пытается приподняться и не суетится при нашем приближении. Слишком самоуверенна для дочери мелкого чиновника, с неудовольствием отмечаю я и послушно иду вслед за Николь, стараясь не подходить близко к сопернице.
– С вашего позволения, мадам, – говорит Николь, склоняясь над Анной, и приподнимает кружевную косынку, позволяя увидеть младенца и кусочек снежно-белой груди. – Мы много слышали о красоте вашего сынишки и захотели увидеть своими глазами. Говорят, что это самый красивый малыш во всей Франции.
– Не могу с вами не согласиться, – улыбается Анна. – Но ведь я мать. – Говорит она медленно, голос красивый и хорошо поставленный. Она отнимает младенца от груди и подает его Николь.
– Как его зовут? – самым невинным голоском спрашивает Николь.
– Его имя – Луи-Эме де Бурбон, – отвечает женщина спокойно, но очень твердо. Да и без этого оглушительного имени, подчеркивающего происхождение младенца, сразу видно, что это сын моего Луи. Те же глаза, та же линия подбородка.
Я резко отворачиваюсь: мне невольно вспомнилась Александрина, моя ненаглядная Фанфан, умершая шесть лет тому назад.
Де Роман протягивает руки, чтобы забрать младенца.
– Могу ли я удостоиться представления вашей госпоже? Я слышала, что вы назвали ее принцессой де Понти, для меня будет большой честью познакомиться с такой знатной дамой. – Опять же, речь льется гладко, она сохраняет полное самообладание. Просто королева на зеленом травяном ковре в окружении своих верноподданных.
– К сожалению, у моей госпожи болят зубы, ей трудно говорить, – не задумываясь отвечает Николь.
Де Роман улыбается, несколько иронично, и у меня возникает неприятное ощущение, что она поняла, кто пришел на нее посмотреть. Ах нет, только не это!
Николь догадывается, что я огорчена, и неторопливо ведет меня сквозь толпу к карете. Мы возвращаемся в Версаль, и я, чтобы отвлечься от печальных мыслей, разворачиваю купленный кофейный сервиз. Пробую пальцем тоненькие блюдца, приподнимаю хрупкую фарфоровую чашечку, но белый цвет напоминает мне о коже Анны, а изящные голубые тени ивовых ветвей похожи на жилки на ее шее. Чем, интересно, она добилась такой белизны кожи? Франни, должно быть, остро завидует ей, да и не одна Франни… Я крепко держу чашку в руке, пальцы смыкаются на тонком фарфоре – и вдруг чашка ломается, а острые осколки царапают мою ладонь.