Мы обе хихикаем, но я быстро становлюсь снова серьезной: из головы у меня не идет королева.
– Он причинил ей немало горя, больше, чем было необходимо. Иногда он может быть очень холодным и жестоким.
Мири молчит. Когда речь заходит о короле, она предпочитает держать свое мнение при себе.
– Ну же, – нетерпеливо требую я, – ты ведь знаешь, что это так. Он вовсе не бог.
– Мне казалось, для тебя он был богом.
– Был… когда мы были моложе. Ах, я согрешила бы против истины, если бы сказала, что он для меня был центром вселенной. Он просто был для меня всей вселенной. Было время, когда мне не требовалось ничего, кроме восхищения с его стороны.
Мы сидим некоторое время молча, я смотрю на свои руки, и перед глазами вспыхивают картинки из прошлого. Его глаза, когда мы впервые встретились в Сенарском лесу. Его рука, обвившаяся вокруг моей талии, когда мы в карете ехали к моей матушке, на нашу первую ночь. Радость, которую я испытывала, кружась перед ним на сцене в зеленом с серебром платье, с морскими ракушками в прическе.
– Но он в какой-то мере утратил… – я тяжело вздыхаю и выдаю правду, погребенную в глубинах души, а теперь всплывшую под влиянием выпитого вина, – мое уважение. – Неделю назад я прочитала написанный против меня памфлет. Там довольно остроумно утверждалось, что я пять лет была шлюхой, а тринадцать лет – сводней.
– Тише, тише, моя милая. Не следует так говорить. Ты же сама знаешь, что утром пожалеешь о сказанном.
– Утром я ничего и не вспомню, – парирую я и наливаю еще бокал из быстро пустеющей бутылки. На донышке покачивается осадок, словно предсказывая дурное. – Знаешь, однажды он мне признался, что утрачивает страх смерти и способен радоваться жизни лишь тогда, когда предается любви. Вот интересно: все мужчины поступали бы, как он, не будь никаких ограничений?
– Наверное, да, – мрачновато говорит Мири, которая прониклась моим настроением. – Скоты.
Я не столь уверена. Ведь если абсолютная власть делает людей такими, то отчего дофин остается человеком искренним и нравственным, в противоположность своему родителю? Думаю, не всякий мужчина способен опуститься так низко, как мой Луи. Не каждый. Сын его строже в своих правилах и не страдает той слабостью характера, которая влечет моего Луи по пути наименьшего сопротивления и наибольших наслаждений.
– Я заметила, что… – Мне трудно подыскать нужные слова, ибо сами мысли об этом я давно старалась подавлять, – ему нравятся незрелые плоды, причем это вовсе не метафора. Ему нравится неспелая земляника, персики, которые хрустят, как морковь. И что бы все это значило? Может это значить хоть что-нибудь? Ответ за это ему предстоит держать на небесах. – Только тут я замечаю, что по моим щекам ручьями текут слезы.