В разговор вмешивается Берни:
– Столько цветов внутри, такая странная идея. «Цветы нас радуют в саду. А не средь душных стен». Не уверен, что это уместно. А если в них поселятся пауки?
– И что? – смеюсь я. – Неужели правила этикета запрещают ставить в помещении цветы? Или их нужно убирать со стола, когда входит графиня?
– О, милая моя, не стоит ерничать, не стоит ерничать! – Берни тяжело опускается в кресло, достает огромный желтый носовой платок в тон его шейного платка и легонько промокает лоб.
Коллен кланяется.
– Велю оранжереям немедленно запастись брунией.
И хотя в глазах у мужчин мелькает тень сомнения, они выполняют мои приказания. Да и какое это имеет значение: если я ошиблась в декоре, просто все вновь переделаю. Я вкушаю первые плоды власти, которая пьянит даже больше, чем любовь. Неожиданно деньги кружат голову, и я решила, что буду тратить их, много-много денег, чтобы создать красивую жизнь для себя и короля.
* * *
Луи спешно преодолевает лестницу и входит в мой салон. В те дни, когда это позволяет распорядок, он приветствует меня после службы, потом заглядывает после обеда перед охотой, уклоняясь от того, что он называет «утомительными пустяками власти».
– Дорогой, как приятно вас видеть. – Мы виделись всего пару часов назад, но когда мы не вместе, внутри у меня все переворачивается и охватывает странная тревога.
Придворные неохотно покидают комнату, все надеются на помилование в последнюю минуту. Но король хочет видеть только меня, поэтому и ждет нетерпеливо у каминной полки, вертит в руках пару розовых фарфоровых уток. Когда все выходят, мы обнимаемся, он страстно меня целует, потом падает в свое любимое кресло.
– Орри, – жалуется он, имея в виду министра финансов.
Я глажу его по спине, ласкаю шею, наклоняюсь и вдыхаю чувственный аромат мускуса от его парика.
– В чем дело, дорогой? – бормочу я.
– Как же хорошо. Ришелье всегда уверяет, что нет ничего, что нельзя было бы излечить поглаживанием.
Я заливаюсь краской и тянусь за колокольчиком, звоню, пока Луи продолжает свои сетования.
– Орри такой упрямец, такой упрямец! – жалуется он. – Война требует денег! Как еще нам победить австрийцев? Только если Господь ниспошлет землетрясение и раз и навсегда с ними будет покончено.
Входит дворецкий с двумя блюдами: на одном – пирог с голубем, на другом – несколько кусков холодца из зайца. Луи указывает на холодец, и слуга накрывает небольшой столик. В те дни, когда он не участвует в торжественных трапезах, Луи любит немного перекусить здесь, со мной. Сегодня он, по-видимому, не голоден. Я пристально разглядываю его, но изо всех сил стараюсь скрывать свой взгляд: публичная жизнь привела короля к боязни, что на него всегда все смотрят.