Рядом с ним оказался с одной стороны обычно вальковатый, однако преобразившийся теперь в сообразительного и ловкого бойца тот самый Кузьма Дьяконов, который говорил о «настоящей пищии», а с другой — Мальчиков, из рода столетних жителей вятских сосновых лесов, справедливо сомневавшийся в досягаемости этих лесов для немцев.
Не приказано было кричать «ура», чтобы не притянуть криком раньше времени больших сил по ходам сообщения к передовым окопам, однако солдаты как будто совершенно забыли об этом.
Орал и Дьяконов.
— Не ори! — бросил ему на бегу Ливенцев.
— Неспособно молчком! — буркнул Дьяконов и шагов через пять заорал снова: — Ра-а-а-а!
Большинство пулемётных гнёзд было разрушено, но мадьяры не хотели уступать окопов без боя. От их ружейного огня беспорядочно залегли те, кто остался в живых от первого взвода, не добежав всего шагов двадцати до последнего ряда кольев.
— Па-ачки! — прокричал команду второму взводу, с которым бежал на штурм, Ливенцев. Тут же перехватил его команду и третий взвод, бежавший уступом ко второму и несколько левее. Ливенцев оглянулся туда, увидел там Некипелова и как будто стал вдруг выше ростом.
А на бруствере уже не было многолюдства: мадьяры очищали его; там впереди только убитые или тяжело раненные валялись ничком.
— Урра! — теперь уже сам хрипло орал Ливенцев, до боли сжимая рукой свой браунинг. Потом потерялась отчётливость восприятия: штыки, длинные и синие, согнутые спины солдат, лица, искажённые яростью рукопашного боя, пронзительный чей-то вопль рядом: это гот, обтиравший ежедневно картины от пыли, — фамилию его Ливенцев не припомнил; массивный мадьяр всадил свои штык ему в живот; Ливенцев выстрелил мадьяру в красный вздутый висок, и мадьяр свалился...
Потом рвались в окопах и в ходах сообщения чьи-то гранаты, вражеские или свои, нельзя было понять. Ливенцев кричал своим солдатам:
— Не входить в окопы!.. Не лезь в окопы, э-эй!
Новые жертвы казались ему уже излишними, но остановить разгорячённых боем не было возможности. Между тем мадьяры уходили в тыл: не уходили, — бежали. Они старались бежать по ходам сообщения, но это не везде им удавалось: местами ходы были засыпаны, приходилось выскакивать наверх... За ними гнались или кричали: «Сдавайся!» Они останавливались и клали наземь винтовки.
И вдруг Некипелов рядом:
— Николай Иваныч! Глядите!
Он показывает рукой вправо.
Тут же был и Мальчиков. Ливенцев только что спросил его, увидя кровь на рукаве гимнастёрки: «Что? Ранен?», и услышал бодрый ответ: «Это ни черта не составляет!» Мальчиков тоже пристально вгляделся в то, что раньше его заметил сибиряк, и сказал изумлённо: