— Ну, вот видите, как! — обратился Гильчевский к Протазанову. — Где наибольший успех, там не могут быть ничтожными и потери, — что делать, это — закон. Во всяком случае тут был левый фланг австро-германских позиций, и он был опрокинут и обойдён шестым Финляндским стрелковым полком, выдержавшим (Гильчевский говорил это так, как будто диктовал своему начальнику штаба донесение в штаб корпуса) несколько ожесточённых контратак противника за время с шести до одиннадцати часов, когда противник был окончательно сломлен и потерял, кроме убитых и раненых, пленными до трёх тысяч... Ну, честь вам и слава! — обратился он к Ольхину и протянул ему руки для объятия.
Когда потом кавалькада двинулась дальше вдоль взятых позиций, в сторону участка 101-й дивизии, Игнатов говорил возбуждённо:
— Прошу извинения, ваше превосходительство, но я напросился к вам по своей доброй воле, исключительно, чтобы поучиться, как действовать в бою... Я совсем не намерен оставаться на работе в штабе!
— А-а! — протянул Гильчевский и посмотрел на него гораздо более приветливо, чем за всё время, которое провёл с ним рядом.
— Теперь же тем более, когда полковник Ольхин оказался таким героем...
— Подождите, я вам покажу скоро другого полковника-героя, — бесцеремонно перебил его Гильчевский, не любивший высокопарности.
Другой полковник-герой был Татаров, перебросивший один из своих батальонов на другой берег Иквы, к деревне Рудлево, и прорвавший своим 404-м полком австрийские позиции. Однако до места прорыва от Красного было вёрст пять, — весь участок 6-й дивизии, — и эти пять вёрст нельзя было проскакать галопом. Это были версты подвигов и потерь, торжества и учёта, а главным образом, общих сожалений, что разбитый враг ушёл и преследовать его так же, как преследовали 24 мая, с большим рвением, но без всякой надежды догнать его раньше, чем он дойдёт до заранее заготовленных, ещё год назад, позиций, нет никакого смысла.
— Эх, если бы у нас была кавалерия! Вот бы пустить погоню! — говорили Гильчевскому офицеры финляндских стрелков.
— А вот у нас тут есть полковник из штаба армии, — оживлённо отозвался на это Гильчевский. — Достаточно ли у нас в восьмой армии кавалерии?
Игнатов ответил на этот вопрос без колебаний.
— Мы в штабе считаем, что вполне достаточно. Прежде всего, у нас две кавалерийских дивизии — седьмая и двенадцатая.
— Кто начальники дивизии той и другой?
— Седьмой дивизией командует генерал Гилленшмидт, двенадцатой — генерал Маннергейм.
— Та-ак-с! — многозначительно протянул Гильчевский. — Но всё-таки где же они сейчас и чем заняты?