— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — отозвался Алексеев. — Против Пинска у Мищенко восемь дивизий, из них три кавалерийских, — этим силам указано начать бой не позже шестого июня. Относительно главного удара генерала Эверта сделаю всё возможное, чтобы началось не позже пятнадцатого — шестнадцатого июня. Постараюсь ускорить всеми средствами и именем государя, которому ясна ваша обстановка. Приму меры к приливу вам огнестрельных припасов. Кстати, к вам поехал великий князь Сергей Михайлович, которому непосредственно укажите на потребность, но распоряжения будут сделаны в пределах возможного теперь же.
— Ещё у меня просьба насчёт увеличения тяжёлой артиллерии. Ко мне прибыли пятый сибирский и двадцать третий корпуса без единой пушки тяжёлой артиллерии.
— К вам приказало отправить два тяжёлых дивизиона с Западного фронта. Они поедут с первым армейским и первым Туркестанским корпусами. Посадка корпусов началась вчера. Думаю, что через десять — одиннадцать дней боевые части обоих корпусов будут в вашем распоряжении. Постараюсь поискать ещё один тяжёлый дивизион.
— Очень благодарен! Больше ничего не имею, — значительно успокоенный, сказал Брусилов и добавил: — Могу лишь сказать, что приложим все усилия, чтобы выйти из создавшегося положения возможно приличнее. Я не о себе беспокоюсь, а о войсках, которые будут очень огорчены, и о деле, которое может быть скомпрометировано... Может статься, что всё обойдётся благополучно. Имею честь кланяться.
— Помоги и благослови бог! — с искренней ноткой в голосе закончил разговор Алексеев. — Имею честь кланяться!
* * *
До разговора с Алексеевым Брусилов послал Каледину сердитую телеграмму:
«Невзирая на мои предыдущие приказы не продвигаться на запад, вы два дня подряд их нарушали во вред делу... Вы хорошо должны знать, что подобное своеволие я не допущу. Приказываю немедленно мне донести причину нарушения вами моих приказаний».
Ему очень отчётливо представилось, что Каледин, точно глаза у него завязаны, сам лезет в расставленный перед ним немцами мешок.
И перед завтраком он говорил Клембовскому:
— Какая обуза для меня этот Каледин! Нет, нет, его придётся сменить!.. Не знаю только, как к этому отнесётся государь, а я бы... я бы вас поставил на место Каледина, хотя мне без вас было бы и очень трудно, но что делать, — на фронте вы нужнее.
— Что вы, Алексей Алексеевич! — почти испуганно протестовал Клембовский. — Я, наверное, буду гораздо хуже Каледина... Притом же менять командарма перед такими серьёзными боями, какие нам предстоят, — как хотите, а мне кажется очень рискованным.