— Ежели б не мы-то, кто бы доложить мог насчёт пушек, чин они и что? Стоят и стоят себе, как и допрежь мае стояли, и далее всяким бы мог сказать — похвалиться: «Это наша рота приобрела!..» А теперь уж шабаш, не скажут. Теперь уж у них записано: «Какая рота? — Тринадцатая. — Какой ротный? — Прапорщик Ливенцев!..» Нот ради чего мы тут пост имели... умно обдумано!
— А как убьют его там? — кивнул один на дубовый лесок.
— Кого это его? — важно спросил Дьяконов.
— Да нашего ротного.
Кузьма посмотрел и сам на лесок, подумал, покрутил головой и сказал убеждённо:
— Нет, не должны они этого сделать.
* * *
Пленных вели и вели оттуда, от белых домиков фолы» парка, куда шла дорога. Синие толпы их так густо заполнили этот берег Пляшевки, что он как бы снова стал австрийским. Запылённые, усталые на вид, пленные смотрели невнимательными, прячущимися глазами. Старшие из их конвоя ретиво командовали им «смирно», когда подъезжал к ним Гильчевский. Он же только спрашивал пленных, какой они части, и направлялся дальше. Его беспокоило, почему не появляется артиллерия.
— Что это значит, а? Не провалился ли мост? — встревоженно спрашивал он и уже хотел послать одного из своих ординарцев, как увидел наконец первую запряжку, за ней вторую...
— Ну вот! Ну вот, — теперь всё прекрасно, теперь шина взяла!
И он молодцевато повернулся в седле и хотел было послать вперёд серого, когда пожилой, с сединой в усах унтер-офицер, отделившись от толпы пленных, которых вёл, подошёл заботливым шагом и, козыряя правой рукой, а левой протягивая какую-то серую бумажку, доложил не спеша:
— Ваше превосходительство, вот это один наш пленный оставил у жителей...
— Что такое? Какой пленный? — ничего не понял Гильчевский, беря бумажку.
— Наш пленный, ваше превосходительство, какой у австрияков тут работал, а потом его и прочих угнали дальше, как отступление началось, — объяснил унтер-офицер.
Гильчевский пробежал глазами корявые строчки на сером листке, слегка усмехнулся и сказал:
— Ну что же, — можешь идти.
Унтер-офицер по форме повернулся кругом и пошёл к своей команде, а Гильчевский передал бумажку Протазанову.
Это было письмо, обращённое совсем не к начальнику дивизии, а написанное на авось, без адресата, притом наспех и на первом попавшемся клочке, неровно оторванном. Вот что стояло в этом письме, в котором попадались иногда большие буквы, но не было знаков препинания:
«Здравствуй товарищ и если где находится живой мой ротный прапорщик Сущилов то передай поклон находимся мы при конях. На каждого пленного пять лошадей которые были прежде Молодые австрийцы вобозах то их угнали всех на позицию а пригнали стариков даже есть по 55 лет в австрии Хлеба недостаток то есть совсем всё выходит выдают хлеба понищенски три фунта на пять дней а мяса 22 золотника утром получаем каву а вобед суп такой что в нём нет ничего которы австрийцы пришли с Австрии то и те говорят никого не осталось только мальчишки 16 лот ещё не взяты а то всё под итог мука стоит 8 рублей пуд мясо 50 рублей и всем говорят что надо мириться так что не робой ребята Епифан Зябрев».