Он спрашивал это для себя лично, чтобы иметь понятие о людях, которых придётся когда-нибудь ему вести на окопы противника: как же он будет вести на смерть тех, кого совсем не знает? И как они могут идти за ним, когда его не знают? Обоюдное знание это казалось ему гораздо более необходимым, чем знание разных мелочей службы.
Поэтому он становился искренне рад, если вдруг оказывалось из расспросов, что бывал сам в той или иной местности, откуда родом его новый подчинённый, или даже просто читал, слышал о ней. Так один, Селиванкин, оказался из села Ижевского Рязанской губернии.
— Постой-ка, братец, село Ижевское, это, кажется, Спасского уезда? — начал припоминать Ливенцев.
— Так точно, Спасского! — радостно ответил Селиванкин.
— И там ведь у вас все бондари, насколько я знаю, — должно быть, и ты — бондарь?
— Так точно, бондарь я! — ещё радостнее отозвался и прямо засиял Селиванкин.
— Ну, значит, мы с тобой земляки, выходит, Селиванкин!
Но и волжанин из Большой Глушицы под Самарой — Дымогаров тоже был назван им своим земляком, хотя он сам никогда не был в Большой Глушице, а только случайно слышал о ней.
Подобных «земляков» из опрошенных им оказалось около тридцати человек, и он знал наперёд, что когда опросит таким образом всю роту, то окажется их не меньше двухсот: всегда ведь можно было что-нибудь припомнить о той или другой местности вроде: «A-а, это у вас там битюгов разводят?» или: «Знаю, знаю: у вас там паточный завод Понизовкина!..» Когда один оказался из села Березайка и Ливенцев припомнил, что когда-то слышал: «Там возле села и станция Березайка, — кому надо, вы-лезай-ка!» — то березаевец заулыбался во всё широкое заросшее сорока летнее лицо: ведь это и ему было знакомо едва ли не с детства.
К удивлению Ливенцева, приблизительно в таком же духе знакомился с его ротой и генерал Гильчевский, только у него оказался ещё и язык, богатый народными словечками, красочными и яркими, и язык этот очень шёл к нему с его лохматыми серыми усами: по годам своим каждому солдату он мог годиться в отцы.
Он обратил внимание на то, что в тринадцатой роте трубы окопных печей были прикрыты мешками, чтобы дым из них не поднимался столбом, а расползался над землёю. В других ротах этого не было, и он, не говоря об этом ничего самому Ливенцеву, сказал солдатам:
— Это ваше счастье, ребята, что у вас такой ротный командир оказался! Будь бы я рядовой, а не начальник дивизии, я бы знал, что с таким ротным нигде бы не пропал, а немцам бы по первое число всыпал! Впрочем, и мне, начальнику дивизии, тоже не плохо, раз у меня нашёлся офицер до того к вам заботливый, что от неприятельских пушек вас и в резерве спасает!